Так вот, заколка для волос из белого металла гномьей работы, что лежала на ладони Дымянки, казалась ей чересчур броской из-за количества цветов тех мелких камней, которыми был выложен ее витиеватый узор. А уж кто подарил сию вещицу… она и вовсе не припоминала. И, уж конечно, она даже мысли не держала, что цена за это маленькое украшение, возможно, могла равняться стоимости… всего обширного хозяйства старосты… включающего в себя и дом, и дворовые постройки, и даже всю домашнюю живность в них.
Впрочем, ее деревенская подружка, имеющая более практичное воспитание, что-то такое заподозрила и, отмерев, расстроено сказала:
— Дорогущая, наверное — у меня ее отберут сразу…
— А чтоб не отобрали, ты говори, что будут иметь дело со мной! — грозно сказала на это Лисса, и немного поразмыслив, добавила: — И с моим опекуном! — это, видимо, для тех, кто не впечатлится в первом случае.
Что еще сказать? Да только то, что примерно ко времени, когда была открыта вторая шкатулка, девочки уже перешли в обращении к друг другу на «ты» и по имени — так Лисса повелела. А то постоянные путания и спотыкания речи Дымянки на этих «ты» и «вы» ее быстро утомили — графской дочери, между прочим, тоже хочется нормального общения! И даже восторг от этого разрешения почти не уменьшился, когда было сказано, что не только ей, а еще и Вербу с соседнего двора такое же благоволение выдано. Хотя… конечно… Дымянке и подумалось, что какому-то простому пацану тыкать госпоже совсем и непотребно — сама-то она все-таки не «какая-то», а дочь старосты!
Но, как бы то ни было, но вот именно в такой компании — с Вербом и Дымянкой, и началось для Лиссы, то самое — неположенное воспитанной графской дочери лето в деревне. Потом, конечно, и другие ребята и девчата к ним присоединились, перестав дичиться госпожи. Но, понятное дело, никто из них тыкать ей и звать по имени так и не решился. Хотя ко второму летнему месяцу, к самой жаре, из-за недогляда тех, кто должен был этот догляд вести и непозволительности что-то ей вменить остальных взрослых, она и выглядела скорее как расхристанный пацан, а не благонравная девица, и уж тем более, богатая наследница. Босоногая, с подкатанными до колен штанами, в развевающейся не подпоясанной ничем долгополой рубахе, она носилась с деревенской детворой по лесам и полям. И только длинные не всегда должным образом заплетенные волосы, выдавали издалека в ней девочку, а не еще одного парнишку в их большой ватаге.
Были в то лето и походы в лес за ягодами-грибами, были и вылазки в луга за маленькими, пестренькими, безумно вкусными, но такими несытными, потому что их вечно было мало на такое количество детворы, перепелиными яичками. Были и уроки раскидывания силков от Верба — на рябчиков и зайцев в лесу, и на тех же перепелок в лугах. Были походы на прогревшееся уже озеро — купаться, и лазанье по полуразрушенным крепостным стенам и башням в поисках тайных ходов. Что, кстати, было категорически запрещено, как и Лиссе Корром, так и деревенским ребятам их родителями.