Ну, и еще так — по мелочи: кусок блестящей парчи, из которого и носового платка не сошьешь, если б, конечно, из этой жесткой ткани они делались. Несколько красивых камешков с речного берега. Штук десять ярких перышек — и простых петушиных, и от лесных птиц. Да еще хрустальная пробка от графина, явно эльфийской работы. Как только попала-то в ларец с сокровищами деревенской девчонки?
Когда все ценности были разложены по кровати, тщательно рассмотрены и обсуждены, а потом убраны обратно в деревянную коробку, Лисса доверительно сказала:
— А у меня тоже такая есть! Хочешь посмотреть?
Дымянка, конечно, хотела. Ну, а то, что такая или не совсем такая — в этом случае и не суть важно. Хотя… шкатулка графской дочери была, однозначно, другой, и по размеру раза в два больше, и по оформлению несравненно богаче — дерево было полностью резным и лакированным, а крепежи не простыми железными скобочками, а серебряными с рисунком и вставными камешками.
А уж внутри… Конечно, в ней не было ничего, что могло бы быть достойным ларца взрослой знатной женщины — золотые, платиновые и серебряные детали украшений были тонкими, а камни в них мелкими, но на взгляд Дымянки сокровища эти выглядели просто несметными.
Впрочем, их тоже разобрали, разложили и обсудили — каждое в отдельности. А когда стали складывать обратно, Лисса поймала тоскливый и расстроенный взгляд Дымянки, которым девочка провожала ее простенькие вещицы, отправляемые опять в шкатулку.
— Хочешь, я тебе что-нибудь подарю? — спросила она ее.
Дымяна ей не ответила, но дышать перестала, а по вытаращенным глазам Лисса поняла, что даже сама мысль о том, что девочка может стать обладательницей хоть чего-то из ее шкатулки, может довести ее новую приятельницу до потери сознания.
Спеша, Лисса выискивала среди украшений что-то подходящее. Нет, жалко вещей ей не было, по крайней мере, в том понимании, что все они, в общем-то, были довольно дорогими. Но многое, а лучше сказать большинство из них, девочке подарил отец. И вот с ними-то как раз расставаться она и не желала.
А подружка ее, кажется, так до сих пор дышать и не начинала, так что Лисса, выудив побыстрее из общей кучи одно из тех украшений, что были преподнесены ей кем-то из приятелей отца, сунула его девочке в руки.
Та, слава Светлому, протяжно выдохнула и неверяще воззрилась на дарительницу:
— Это… мне?! — и опять затаила дыхание, переводя глаза на вещь, лежащую на своей ладони.
На взгляд Лиссы — так, ничего особенного. Она прекрасно помнила украшения, которые носила мачеха — каждое в несколько раз крупнее и тяжелее любого из этих. Хотя, в общем-то, те непомерно яркие и тяжеловесные драгоценности девочке тоже не нравились. Для нее, в силу возраста и полного отсутствия практики в пользовании деньгами, стоимость вещи оценивалась только с позиции собственного вкуса и личности ее дарителя.