— Ну-у?!.
Ой, да это ж батюшка стоит над душой! Что же едят ангелы? Что едят господа? Нет, она у них не бывала, не знает. Да, вот вспомнила: отец как-то привез из Армавира такое мягкое тесточко, белое-белое. Укусишь, а оно так и тает во рту. Как же его… вот забыла… Ага!
— Булфу едят, ваше благословение.
— Повтори, тать смердяща!
— Булфу…
Святой отец схватил девочку за уши и стал колотить головой об парту, приговаривая:
— Знай же: ангелы питаются не булками, а святым духом… Надо учить закон божий. Ведь ты кто: христианка или иудейка?
Отец Павел загорелся новой каверзой. Заметив, как растерялась девочка от этого вопроса, повторил:
— Ну кто — христианка? Иудейка?
— Иудейка, ваше благословение, — еле слышно ответила Шура. (Она вспомнила бабушкины сказки, в которых змей, прилетая, фыркал: «Фу, християнским духом воняет». Значит, христианка — это что-то плохое.)
Отец Павел громко захохотал.
— Охо-ха-ха!.. Глупа еси, как и твой отец. Ха-ха!..
Смеялся он долго, до изнеможения. Потом снова уселся на стул и постепенно припомнил суть урока.
— Так что вот это у меня? — кивнул на живот. — Ну-ка ты, Целуйко.
— Живот, отец Павел.
— А ты, отроковице…
— Животик, отец Павел.
— А ну ты, отрок Винниченко. Как называется вот это?
— Это называется брюхо, ваше бла…
— На колени, подлец! На колени, арий окаянный! Я тебе покажу!..
Винниченко стал на колени в углу, подле доски.
Святой отец устал, ему надоело возиться с этой голью.
— Ослы вы, тупицы! Неужели не поймете, что вот это — чрево! Чре-во! Понятно? — подняв вверх палец, заговорил нараспев: — И бе Иона три дни и три нощи во чреве кита…
Как раз в это время прозвенел звонок. Класс посветлел от улыбок и облегченно вздохнул.
* * *
Таня забежала в учительскую. Там сидела Тося Татарко. Она вскочила, кинулась к Тане.
— Что с вами, Татьяна Григорьевна? Вы так бледны… Заболели? Нет? Инцидент с учениками? Ах, не придавайте значения, это бывает я, поверьте мне, случится еще не раз.
Таня посмотрела коллеге в глаза. Ласковые, они светились весенним теплом, нежным вниманием. Удивительно, что Таня раньше не замечала этой доброты — ведь вместе пели в церковном хоре, а знакомства избегала. Дочь казачьего офицера, станичного атамана, Тося ходила по станице с зонтиком и книгой; застенчивая, она никогда не заговаривала с людьми, не бывала на свадьбах, на ярмарках. Поэтому Таня не понимала и недолюбливала эту хрупкую белолицую барышню. И только теперь, почувствовав облегчение от участия и теплых слов молодой учительницы, доброжелательно взглянула на Тосю.
— Поругалась с попом.