За несколько дней тренировок на площади Таня еще не научилась как следует держаться в седле. А длинноногий ворончак из конюшни Мазаева был горячий, норовистый, так и рвал поводья. У Тани от напряжения немели руки. Стремена часто срывались с ног, и ей трудно было снова попадать в них великоватым сапогом. Да еще неловко чувствовала себя в этих новеньких кожаных галифе, выданных ей Петром Шейко.
А Степа зорко оглядывал горизонт, предлагал ехать по гребням холмов: из каждой балки, из-за каждого пригорка можно было ждать бандитского налета. Местность же здесь очень удобная для засады: начинались взгорья — первые предвестники Кавказских гор.
Справа от всадников, за волнистой линией холмов, лежала ровная кубанская степь. Виднелись далекие станицы, дымил Армавир; по заснеженной равнине черным пунктиром продвигался поезд.
Когда в долине показались хаты Хориного хутора, Немич вытащил из ножен узкую кубанскую саблю, попробовал ее лезвие на ноготь и подмигнул Тане:
— Еще с вечера наточил: может, ей придется прогуляться по кулачьим головам… Тут без крови не обойдется.
На небольшом мостике сидел пьяный казак, свесив ноги над замерзшей речкой. Рядом стояла его винтовка, прислоненная к перилам. Пошатываясь, часовой хрипло напевал:
Пиды, жинко, и втопыся,
Бо ты мэни нэ годышься…
Таня остановила коня перед пьяным.
— Кто вас здесь поставил? — спросила.
Казак повернул голову и, путаясь в полах черкески, неуклюже поднялся, взглянул осоловевшими глазами на верховых и закричал, хватаясь за винтовку:
— Стой! Кто идет? Стрелять буду!
Он выстрелил в Таню, но Степа Немич успел толкнуть часового конем, и пуля прожужжала над ее ухом. Немич выбил винтовку из рук казака и занес саблю над его головой. Таня подняла руку:
— Не надо.
Часовой стоял бледный: хмель вылетел из его головы. Черная борода тряслась. Втянув голову в плечи, ждал смерти.
— Давай я его прикончу, — попросил молодой казак, вынимая маузер.
Таня не разрешила.
— Кто вас поставил здесь? — спросила вторично.
— Чуешь, остолоп? Кого ты, стерва, тут защищаешь? — Немич толкнул стременем пленного, и тот, наконец, поднял голову.
— Та я ж Гаврюша Кавун, Степа.
— Тьфу! — сплюнул Немич. — Батрачили вместе.
— Кавун? — переспросила Таня. — Так это ваша дочь Наталья?
Пленный помигал глазами и грохнулся на колени.
— Татьяна Григорьевна… святый боже!.. Это вы?
— Встаньте.
— Нет, нет… Простите меня. Я ж вас чуть не укокошил… Это ж вы чоботки купили моей доченьке.
Наконец, успокоившись, он рассказал, что на хуторе верховодят анархисты, их поддерживают кадет старый Сергеев и эсеры. Землю постановили никому не отдавать, хутор объявили республикой.