А сейчас стояла Шпильчиха посреди хатенки и звала: «Хата, хата, отчего это мы с тобой осиротели?.. И как же нам теперь самим? Эгей, хата!.. Натопишь ли мне печь, хата, когда холодно станет; сваришь ли поесть мне, больной; улыбнувшись весело, прошепчешь ли: „Мама“?»
И пошла Шпильчиха по селу, потому что не было сил оставаться в одиночестве.
* * *
Оглянулась Таня, и сердце затрепетало: грозной лавиной шло казачество… Гусарную захватили кадеты. Наутро они могут двинуться в Попутную. Нужно спешить…
Казаки пришпоривали тонконогих скакунов. Поправляли сабли, откидывали бурки с плеч. На казачьих папахах — красные ленты. Сурово поблескивают газыри, оружие.
Угрюмо пылит позади на подводах пехота, ощетинившаяся штыками, пулеметами.
Все молчаливы, насуплены. Взгляды тревожные. Кто-то пустил слух: в Гусарной вырезали триста большевиков и иногородних. Вранье, конечно, подвох кулацкий. Но производит угнетающее впечатление.
Иван Богдан едет впереди, настороженно осматривает горизонт. А идти еще далеко. От напряжения устанут бойцы. И Таня натягивает повод. «Вот бы кобзаря того седого сюда! Заиграть бы веселую!..» А вслух говорит:
— А отчего казаки воды в рот набрали?
И ее голос, которым не раз любовалась станица, зазвучал в степи:
Ихав козак за Дунай,
Сказав: «Дивчино, прощай».
Сотня дружно подхватила:
Ты, коныку, воронэнькый,
Нэсы та гуляй.
А пехота уже подтягивала:
Постий, постий, козаче,
Твоя дивчина плаче…
Мужали лица бойцов, проникались отвагой…
…В разведку Прокоп Шейко прихватил двух юношей — «чтобы сердце молодое закалялось» — Миколу Соломаху и Сергея Шпилько. «Посбрасывайте бурки, оставьте карабины и сабли. С собой взять только кинжалы и веревки».
Шли оврагом. Ночь была темная. Тучи надвинулись со всех сторон. Влажный ветер нес от станицы щекочущие запахи.
Молодые парни отставали, спотыкались. «Давай, хлопцы, поскорее», — подбадривал шепотом Прокоп. Знал, как напряжены у них нервы и стучат сердца.
Еще несколько шагов, и натренированный глаз Прокопа улавливает силуэт человека.
«Ложись!» — прижал парней к земле. Поползли. В тишине вдруг четко, сочно прозвучал бас:
— Мишко, Петро, тю, уснули, что ли?
«Их трое… Ага… Один на один… Это ничего…»
Полежали, затем подозвал хлопцев, прошептал: «Микола, ты — отсюда, а ты — оттуда, я ж — в лоб. Тихо… Красиво…»
Поползли хлопцы. Слышат — храпят. «Ну и казаки, прости господи!» — сплюнул Прокоп. Но вот вскочил горбоносый Микола, насел на кого-то, кряхтит. Справа хищно взметнулась фигура Сергея. «Орлы!» — одобрительно мелькнуло у Прокопа, и, прыгнув, он схватил третьего.