У Соломах будто покойник в хате. Гнетущая тишина, ставни закрыты, боязно…
Наталья Семеновна бесцельно, как неприкаянная, бродит по комнатам. Будто что-то ищет и никак не найдет.
— Наталья! Голубка моя, иди-ка сюда…
Это Григорий Григорьевич. Высохший, как мощи, совсем обессилевший, он горестно наблюдает за женой, хочет приласкать, утешить.
— Ага… иду… вот сейчас, — шепчет Наталья Семеновна, а ноги несут ее во двор, к сараю.
Оттуда ничего не слышно Григорию Григорьевичу. Только прохожие испуганно прислушиваются к душераздирающим причитаниям и бегут, будто ошпаренные, подальше от печального подворья.
Вдруг кто-то постучался к Соломахам, зашаркал обувью на крыльце.
— И не плакать, — наказывал Григорий Григорьевич жене и Раиске. — Слышите? Пусть враги не видят наших слез.
Пришла соседка — казачка Шибилистова. Склоненная набок голова, желтое пронырливое лицо, сладенькая ухмылка и цепкий взгляд маленьких глазок.
— Доброго здоровьица, милые соседушки, с пятницей божьей будьте здоровы. А вы все болеете, Наталья Семеновна? Исхудали, постарели так, что и не узнать. Охо-хо-хо!.. Какая жизнь настала…
Сочувственно качала головой, а сама шарила по комнате холодным взглядом.
Григорий Григорьевич закрыл глаза, сдерживая гнев. Наталья Семеновна дрожащими руками взялась за шитье.
— За что это нас бог карает? Вот хотя бы и Таня… Это же такая канареечка… И за папашей присмотрит, и мамашу родненькую приголубит, поможет всегда. А как запоет…
Бегали глазки, леденили. Лишь Раиска, насупившись, посматривала на Шибилистову.
— А про сыновей не слышно?
— Нет.
— Охо-хо-хо!.. Маленькие дети не дают спать, а большие — дышать. Да-а… А я, соседушки, знаете, зачем пришла?
— Скажите.
— Не отдадите ли тех вот туфелек… Как раз моей Соньке пришлись бы.
— Это какие?
— Да черненькие… Таня в них вон на той фотографии.
— Так это же Танюшины. Она в них еще ходить будет.
— Её, соседушка. Только уж не понадобятся ей туфельки. Говорят, нет уже Тани на свете.
Сказала и попятилась невольно. Наталья Семеновна, переступая через шитье, медленно, грозно, решительно шла на соседку. Поднялся на локоть Григорий Григорьевич, отбросил книгу, побледнел.
— Так ты, белогвардейская лакейка, пришла порадоваться чужому горю?!
Наталья Семеновна толкнула Шибилистову к дверям. Та ударилась о косяк и, опомнившись, быстро выскользнула в дверь.
— Рая, дочь моя… беги, разузнай, — еще смогла прошептать несчастная мать.