Опалин начал объяснять, что дом так себе и что внутри по печке ползают тараканы, но посмотрел на лицо Кирюхи и замолчал.
– Слушай, тут такое дело… – смущенно начал Иван через минуту. – Надо у Берзина спросить, согласен ли он, чтобы ты был тут сторожем. У тебя никаких подозрительных родственников нету?
– У меня вообще никого нет, – удивленно ответил Кирюха. – Ну, Пантелей только, но он не в счет, потому что сволочь.
– Нно, пошла!
Опалин повернулся. По главной аллее ехал Киселев, правя школьной лошадью, и вид у него был такой, словно он готовится к штурму. И тут с Иваном что-то случилось: он почему-то необыкновенно живо представил себе Платона Аркадьевича в шинели и папахе, где-нибудь возле тачанки или верхом и с шашкой наголо. И образ этот ничуть не противоречил скромному учителю и стороннику учения Толстого, а напротив, словно логически вытекал из его личности, хотя тут не было ничего, похожего на логику, а, наверное, лишь вечная противоречивость русского характера, способного – в зависимости от обстоятельств – на все что угодно и даже на большее: на то, на что не способен никто другой. «Пулемета только не хватает, – мелькнуло в голове у Опалина, – а так – вылитый красный командир, хоть сейчас портрет с него пиши». Подъехав к ним, Киселев осадил лошадь. Он словно помолодел на десяток лет и обрел энергичность движений, в которой не было ничего учительского.
– Где этот?.. – спросил он, не договаривая, но интонацией ясно давая понять, как он относится к тому, кто имеется в виду.
– Где-то, – ответил Опалин. – Я его сегодня еще не видел. Как Лидия Константиновна?
– Настолько хорошо, насколько может чувствовать себя человек, которого выгнали на улицу, – ответил Киселев сквозь зубы. – Я за вещами приехал. Ноги моей больше тут не будет.
– И школу бросаешь?
– Все бросаю. К черту! – Платон Аркадьевич соскочил на землю. – Одного себе не могу простить: что в морду ему не дал.
– Кому не дал? – спросил Кирюха нервно.
Не отвечая, Киселев двинулся к крыльцу. Туча закрыла солнце, и по земле поползла холодная серая тень. Ветер закружил осыпавшиеся лепестки жасмина. Стрекоза с прозрачными крыльями покрутилась возле кустов, зависая в воздухе, потом метнулась куда-то вбок и пропала.
– Платон, не дури, – попросил Опалин, который едва поспевал за широкими шагами Киселева. Кирюха почти бежал.
– Без тебя разберусь, что мне делать, – огрызнулся бывший красный командир. – Ян, он в доме?
Шофер поглядел на его лицо, бросил тряпку, которой чистил машину, и вытер руки.
– Я вас провожу.
– Я не барышня, чтоб меня провожать, – сказал как отрезал Киселев, и мысленно Опалин приготовился к худшему. Хлопнула входная дверь, мелькнули перед глазами стенгазеты и рисунки учеников. – Берзин! – заорал Платон Аркадьевич. – Иди сюда, есть разговор!