Борис Николаевич еще в машине решил настроить Капитонова на допрос и глянул через зеркало в лицо арестованного.
— Вадим Григорьевич, чистосердечные признания облегчат вашу участь.
— Хы! — улыбнулся какой-то хищной улыбкой Капитонов. — Меня уже ничто не спасет, и вы это знаете, — огромное его тело вдруг начало трястись. — Н-не надо искать дураков!
За окнами «Жигулей» мелькали прохожие с изнуренными лицами. У водочного магазина толпилась огромная очередь — наверное, выкинули в продажу недорогое, местного розлива вино. Сквозь стекла витрин виднелись бутылки иностранных марок спиртного и разных напитков, баночные сосиски и местные, почерневшие от долгого лежания на прилавках колбасы. Никто не отвечал за их качество и дороговизну. Когда продукты теряли товарный вид, их отправляли на переработку, затем вновь везли в магазин… В стране путались понятия государственной и частной собственности. И каково было это наблюдать обездоленному народу.
— Ищете причину, почему люди скатываются к воровству? — спросил Капитонов.
— Вы не скатились, Вадим Григорьевич, вы умышленно воспользовались неразберихой в стране и ловите в мутной воде рыбку, — заметил Васькин.
— Да, но кто создал эту обстановку? Эту нищенскую рыночную экономику: купи-перепродай.
— А может, вы — страдалец за народ? — резко спросил Васькин. Лицо его пылало гневом.
Повернув голову к зеркалу, Вадим посмотрел на него долгим взглядом.
— Нет, это брат мой, Никодим — чистюля и страдалец, можете мордовать его, пахать на нем за сторублевую буханку хлеба — он все стерпит, только бы оставили жить на родной земле. Да вы еще, дурачок с наганом, — кивнул он на Васькина, — кинут вам мосол с барского стола, вы за него готовы лоб расшибить. А я сыт по горло этой жизнью, этой фальшивкой, где сотни попугаев орут, как прежде: «Папа у нас хороший, непьющий — всем от него польза, даже тем, кого он с работы снял. Кого он в тюрьму посадил».
Крупная дрожь вновь стала колотить Вадима все сильней и сильней. Клетчатая рубаха под джинсовой курткой насквозь промокла и дурно пахла.
На мгновение Борис Николаевич посочувствовал Капитонову:
«А ведь он спятил!..» Нет, он не оправдывал его, наоборот, ненавидел насилие. Но в то же время и он понимал, что вокруг происходит что-то не так. Нарушены основные нормы жизни и морали. От того и доведены люди до крайности. Готовы жрать друг друга. И что со страной будет завтра? Или год спустя? На эти вопросы уже не может ответить ни один астролог.
* * *
Капитану Васькину хотелось одного — сдать в камеру Вадима Капитонова и отдохнуть. Хотя бы полдня, хотя бы час. У каждого человека есть предел, тот край, за которым исчерпываются его физические возможности. Нет сил, голова, как разряженный аккумулятор. Брякнуться бы в постель и уснуть. Бессонная ночь, перенапряжение перед схваткой у сберкассы, разговор с Вадимом Капитоновым давили на мозг, и Борис Николаевич, сидя за рулем, отключился на какой-то миг. Что случилось с ним, сон или потеря сознания, но шоссе поплыло, поехало перед глазами, и он вынужден был затормозить. Все-таки он успел это сделать. Дорогу перебежал громыхающий по рельсам скоростной трамвай. «Что это — интуиция? — спрашивал себя Борис Николаевич. — Почему я затормозил?» На иные вопросы нелегко и непросто дать ответы. Минуту-другую он внушал себе, пока горел красный светофор: «Надо успокоиться. Капитонов взят, теперь пусть следствие с ним нянчится. Пусть в кабинете слушают его бредни. Однако какая-то жуткая философия в его словах есть. Как ни крути разумом, пришло новое время, непривычные формы общественного бытия. Это все надо постичь, изучить душу преступника. Но разве только его?»