Миша Маленький ничего не понял и спросил: Этот Соловей что, из Африки?
— Нет, он с журналистики.
— А что он на дереве делает?
— Сидит.
— Гога харашо жизнь панимает. — добавил Горгия. — Я би тоже на дерево палез, если б на журналистике учился. Там вед адни девачки… Им гавариш — пады суда, а ани тебе — идыот.
Миша Маленький понес дичь: И я хочу на дерево. К Гоге. В Африку. Вместе будем свистеть… Как соловьи. Дпмыч, полезем?
— Я не против, только для начала искупаться хочу. И тебе советую.
Скинул одежду и вошел в воду. Несколько шагов было до воды, но я умудрился по дороге два раза споткнуться.
— Димыч нахрюкался, — сказал кто-то.
Остальные тоже полезли — в чернила. Как назло у берега было много медуз.
— Медузы! — закричали Ниночка и Верочка.
Таня вошла в море не спеша, вкрадчиво, как кошечка.
— Вада как в тбилисских банях. А мпдузами можно как мылом мыться, — заявил Горгия и поплыл брассом, отфыркиваясь.
Комсорг Сашенька заревел по-медвежьи, попытался руками пробить себе дорогу к чистой воде. Шумел и брызгался.
— В Африке большие злые крокодилы! — провозгласил Валерка, снял свои толстые очки, положил их на одежду и нырнул, попытался проплыть под медузами. Это ему не удалось, он вынырнул метрах в пяти от берега, жадно глотнул воздух широко раскрытым ртом и поплыл, смешно махая руками.
Миша Маленький вообще в воду не полез. Он был щуплый и болезный. Ему везде и всегда было холодно. Даже в кавказскую жару. Он говорил: мои древние кости согреются только на холме Сион.
За это его иногда звали — «сионист проклятый».
Купались долго. Подныривали под девчонок — пугали. Девушки визжали. Валерка вертелся вокруг Тани. Это мне не нравилось.
Потом вышли из моря, обсушились и опять сели за стол. Я сел рядом с Таней. Обнял ее. Тихонько поцеловал в шею. Она посмотрела на меня нежно. И поцеловала в нос. Засмеялась.
Я сказал:
— Что-то Валерка все около тебя вертится.
— Не ревнуй, бесполезно.
— На обратном пути отстанем от всех и посидим на скалах?
— Почему бы и нет?
— Ты что сегодня весь день молчишь? Жизнь прекрасна! И я с тобой.
— Ты милый, но мир на тебе не сходится. Днмыч. я болею.
— Аааа.
— Да. Да.
— Но в губы-то тебя поцеловать можно?
— В губы можно, а больше ничего нельзя.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, дуралей. Я тебя люблю!
— А я — тебя. Жизнь прекрасна!
— Вот заладил.
Сашенька явно перебрал. Громко разглагольствовал: Да, я — комсорг. А вы все — комсомольцы. Кому вся эта муто-тень нужна — что, мне? Мне нужна — баба, а не комсомольская организация. А бабы все кто? Комсомолки. А комсорг — кто? Я. Логично? Днмыч. ты у нас по девушкам спец, скажи. логично или нет?