Гашков замолчал, довольный своим ответом, по его мнению, достойным, умным и внушительным. Он считал, что такой ответ образумит молодого политика, рассеет вызванное резким тоном смущение, и можно будет снова заговорить о политике, о том, что нужно делать после войны.
До сих пор, мучаясь мыслями о сыне, скованный страхом за его судьбу — ведь тот мог и погибнуть при отступлении, старый Гашков безучастно смотрел на тесняков и земледельцев, которые ходили по селам, агитировали, записывали вчерашних солдат в свои партии. А он, старый член самой серьезной, как он считал, партии, сидел сложа руки и ждал, когда сумасброды перестанут сходить с ума. Теперь пришло время действовать, собрать своих единомышленников и вмешаться в сельские дела. Он не терял надежды обратить сыновей Лоева в свою веру, втянуть их в политическую борьбу. Он надеялся, после того как они породнятся, завоевать их доверие, повести за собой. Парни они толковые и расторопные, с их помощью многое можно сделать…
После свадьбы старый Гашков несколько раз пытался заговорить с сыном о политических событиях, но тот как будто не желал заниматься этими вопросами. С одной стороны, отцу это было приятно — он считал увлеченность политической борьбой не особенно полезным и даже в некоторой степени неразумным делом. Сколько людей побросало из-за нее свои семьи, прибыльное ремесло! Но глядя на взбудораженное село, прислушиваясь к горячим спорам в переполненной корчме, видя, как молодые с жаром убеждают народ в правильности того, что большевики делают в России, Гашков негодовал. Ему казалось, что мир на краю пропасти, пропасти более страшной, чем развязанная либералами война. Сначала он успокаивал себя надеждой, что страсти разгорелись только в их селе да в двух-трех соседних. Но однажды он зашел в городе к Божкову. Старый адвокат внимательно выслушал своего верного единомышленника и согласился, что после войны дела пошли неважно.
— Мы идем к анархии! — выкрикнул он, и выпуклые синие вены на его висках вздулись от напряжения. — Тесняки и дружбаши[4] ловят рыбу в мутной воде, а мы спим.
Божков объяснил, что беспорядков следовало ожидать — люди исстрадались, многим недовольны, но беспорядкам надо положить конец, а это зависит от них, настоящих болгар.
«Настоящие болгары!» Это очень понравилось Гашкову.
— Тесняки и дружбаши бьют себя в грудь, орут, что они против войны и этим завоевывают симпатии, перетягивают на свою сторону людей, — убеждал распалившийся Божков. — А разве мы не были против этой войны? — раздраженно спросил он, словно Гашков ему возражал. — И мы были против этой войны. Зачем же нам молчать? Кого опять призвали спасать Болгарию? Нас. Кто поведет народ правильным путем? Наша партия. — Божков несколько секунд помолчал, потом схватил Гашкова за отворот толстого пальто. — Мы должны сейчас бороться не только за победу на выборах, мы должны завоевать симпатии народа…