в округе.
В конце концов, полиция была вынуждена что-то предпринять. С десяток активных членов Рабочей партии были обвинены в нападении на чабана, арестованы и избиты в околийском управлении полиции. Местная газета выступила со статьей о «коммунистическом злодеянии». Через неделю арестованных освободили. Молва вспыхнула с новой силой и заглохла лишь тогда, когда против Желязко Жанкова было возбуждено дело.
И вот сегодня дело слушалось уже в третий раз. Все было обделано так, что можно было рассчитывать на верное оправдание. Поэтому Жанката даже не счел нужным самому отправиться в город. Но когда перевалило за полдень, он забеспокоился и все чаще начал поглядывать в сторону шоссе. Все подлецы — никому нельзя верить. Когда начинался процесс, Жанката был старостой в селе и в околийском управлении имел большое влияние. Пятьдесят человек согласились свидетельствовать в его пользу, а после, когда «сговор» раскололся, все, как мыши, забились в свои норы и расстроили ему весь план. Хорошо, что у Желязко были верные люди, видавшие виды в подобных делах, не то, положись он на этих льстецов, непременно бы пропал…
— Заставили бы меня еще потратиться! — заключил Жанката и обернулся к жницам.
Три его снохи и пять беженок из Фракии жали, двигаясь в ряд. Стефан и батрак Тончо вязали снопы. Поравнявшись со жницами, Тончо брал серп и становился рядом с ними. Стефан же выпрямлялся и, уперевшись руками в поясницу, подолгу стоял в такой позе, бесцельно разглядывая поле. Старик пронизывал его злобным взглядом и вертелся волчком:
— Поглядите на него, на лодыря паршивого! Стоит, как истукан! Увидят его другие — тоже бросят работу…
Чуть только жницы, уставшие, с ноющими от работы поясницами, с бледными лицами заканчивали полосу, Жанката вскакивал, хватал серп и бросался к меже. Он начинал новую полосу, зажинал в ширину, врезался вглубь, будто жать должны были по крайней мере человек двадцать. Поденщики знали его повадки и шли к нему работать только в случае крайней нужды. Снохи, не успевшие перевести дух, жаждущие минуты отдыха, бросали на него ненавидящие взгляды и шли к полосе. Иначе нельзя было: люди могут увидеть, что их свекор жнет, а они отдыхают. Заметив, что он хватает серп и спешит начать новую полосу, жена Ставрю грозила пальцем в его сторону:
— Хоть бы ты сдох, старый дьявол! — и тут же первой бежала к нему.
Перед ней младшие снохи слова не смели вымолвить против своего свекра. Она, хоть и проклинала его, была его самым доверенным человеком. Он нее он узнавал обо всем, что говорилось за его спиной. Она следила за каждым шагом снох и доносила ему даже о самых пустяковых и незначительных поступках, к тому же частенько привирала, преувеличивала и присочиняла. И все это она делала с расчетом понравиться свекру, заручиться его поддержкой на случай тех яростных ссор, которые периодически вспыхивали в семье.