Латинка закрыла лицо руками и всхлипнула. Мать слегка отодвинулась в сторону:
— Богачи… чтоб им сдохнуть. Дитя сгубили.
— Что, выгнали ее?
— Выгнали… — резко ответила мать — Еще немного и убили бы ее, чтоб чума бы их поразила!
— Значит, и били ее?
— Вся в синяках.
— Кто?
— Все…
— За что?
— За газету там… писано было…
— За что, Латинка?
— Я и сама не знаю, — сквозь слезы промолвила Латинка. — Три-четыре дня назад придрались ко мне. Вы писали против тяти… ты это знаешь… Обвинили меня, будто я тебе об этом рассказала. Раз вечером натравили на меня Желязко — чуть было не убил. Хочет, чтобы я призналась, что это я сказала… Да не я же, Желязко, говорю ему, не я, а он — ты да ты. Признавай, говорит, не то прирежу как козленка. Сегодня утром и тятя, и мама успокоились, стали со мной разговаривать. Но давеча тятя, как вернулся, фырчит, фырчит! Только поужинали и начал: ты такая, ты сякая… Ваши такие — сякие, брату твоему на веревке висеть. Что думали, все мне высказали. А Желязко молчит, как пень, сопит и ни слова не говорит, потом как схватит меня за косы — ничего не говоря, как собаку, да как начнет меня колотить… Бил, бил, бил, пока я без памяти не упала…
— Только он тебя бил?
— Все, все… и тятя, и мама, и Ставрюха… Все вместе… Только Стефан руки не поднял… но и он швырнул мне вслед полено, когда я убегала…
— Все они звери, — тяжело заключил Гроздан.
— Звери, а сами же ее к ним пристроили! — вскипел Вылко.
— Эх, если б мы только знали, сынок, что они такие звери. А Латинку никто не пристраивал. От этого негодяя отбою не было. Целыми днями и ночами околачивался у наших ворот, пока не опутал ее.
— А вы молчали, да?
Мать только вздохнула и не ответила.
— Конечно, думали: сын богача, хороший жених… не упустить бы его… Бандит проклятый!
— Страдать нам видно сужено, страда-ать!
Вылко направился к току, где трое уж нетерпеливо поглядывали к дому. Позади него остались четыре молчаливые тени, погруженные в свои горькие думы.
Партийная группа решила созвать собрание в воскресенье утром. В девятичленный сельский комитет входили трое партийцев. Один из них был Мандьов, член руководства партийной группы.
— Значит, — повторил Вылко, — еще завтра вечером Мандьов соберет комитет, чтобы определить повестку дня и…
Вылко не закончил фразы и обернулся назад.
— Кто идет?
— Должно быть, Быркалото…
— В такой час?
Как ни старался гость идти бесшумно, гул его шагов, тяжелых, неуклюжих, глухо отдавался во дворе. Он направился к дому.
— Эй! — тихо окликнул его Вылко.
Незнакомец остановился, огляделся и шмыгнул под навес.