— Не взял.
— Мало ты, стало быть, посулил.
— Не потому. Выслужиться, паршивец, захотел.
Шорин перевел тяжелый взгляд в угол и вздохнул.
— М-да. Сделал вот добро людям, а теперь сижу за них…
Яков быстро сел, злорадно усмехаясь.
— Вот те и партейный! — хихикнул он в бороду. — Другим-то не велел небось, а сам хапнул. Как это понять, мил человек? Объясни-ка ты мне, пожалуйста?
И с торжествующим видом замолчал, ожидая ответа.
Шорин обернулся и весело вдруг подмигнул ему:
— Эх, Яков Матвеич! На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Я-то был партийный, да желудок у меня, слышь, беспартийный. Я-то сознаю, но он-то не сознает, он-то свое требует. К тому же понимать надо, куда дело-то идет. Вовремя не подумаешь о себе — пропадешь без толку.
И заговорил быстро, горячим шепотом:
— Рассуди ты сам, коли можешь! Первое дело: нужен ли мужику социализм? Тебе вот, например?
— Век бы его не было. Это вашему брату да рабочим нужно. Привыкли вы ручки в брючки ходить.
— Второе дело: раз мужику социализм не нужен, можно ли его построить?
— Без мужика-то? С голоду подохнете все!
— Третье дело: раз его построить у нас невозможно, стало быть, разговоры эти о нем — пустая болтовня.
— Верно.
— Может быть, когда немцы да французы начнут строить, тогда и мы с ними. А они что-то не больно торопятся, не слыхать. Теперь четвертое дело: раз социализма не будет, придется нам к заграничному капиталу на поклон пойти, без этого не обойтись. А тем более сейчас, потому как состоятельного мужика мы разорили, от колхозов же толку не жди. Помучаются, помучаются, а все-равно распускать их придется.
И чуть слышно дохнул:
— Только уж не нынешняя власть распускать их будет. Нынешняя, слышь, качается. А люди, которые помогут ей свалиться, везде есть.
— Чую.
— И чужие державы подымаются против Советской власти. Понимаешь, к чему это ведет?
— Как не понять!
Яков не мог усидеть на месте, глядя на Шорина восхищенными глазами: «Умен, бес»!
Теперь-то уж знал он, Яков, что делать нужно: пусть думают недруги, что вырвали его из Курьевки с корнем, что конец ему пришел. Покажет еще он, Яков, свою силу, не век будет в высылке. Вот и Шорин говорит, что скоро все на свое место встанет. А уж он-то знает, собака, сам в коммунистах был. Раз готовят войну против большевиков державы заграничные, стало быть, Советской власти совсем недолго жить осталось. Только бы ему, Якову, вырваться поскорее отсюда.
«Бежать надо! — как в лихорадке думал он. — Или же…» — и потряс нетерпеливо Шорина за плечо.
— Слушай-ко, Алексей Дмитриевич, добрая твоя душа! Хочешь на волю поскорее? Я те научу. Сказывают, за хорошую работу гумагу ударную дают, а потом отпускают раньше срока на все четыре. Давай, брат, вместе! Я работать умею!