Шорин приподнялся удивленно и вдруг затрясся от смеха, откинув назад лохматую голову.
— Хо-хо-хо! Обойти, значит, старика того ученого решил и Советскую власть тоже? Да ведь как! Хо-хо-хо!
Умолк разом и ткнул острым ногтем Якова в грудь.
— Дурак! Сам к ним в ловушку опять лезешь. Им как раз это и надо, они ее давно для тебя устроили. За эту ударную бумагу ты лет восемь тут отстукаешь, а к тому времени только имя у тебя прежнее останется. Звать-то будут Яковом, а сущность твоя исчезнет. Сейчас ты еще орел, а через восемь-то лет вороной станешь. Хо-хо-хо!
Яков испуганно отодвинулся в угол, глядя оттуда на соседа ненавидящими глазами и часто крестясь.
— Чтоб те сгинуть, нечистая сила!
6
Поезд остановился среди ночи где-то в лесу. Утром охрана, увязая по пояс в снегу, пошла вдоль состава, настежь открывая двери теплушек.
— Выходи на свет!
Сплошной стеной по обеим сторонам дороги стояли в седом инее высоченные бородатые ели. Не только человеческих, даже звериных следов не видно было нигде на свежей пороше. От давящей тишины звенело в ушах.
Люди молча столпились у дверей, не решаясь выходить. Здесь предстояло жить: вырубать лес, корчевать пни, строить дома…
Зябко и страшно стало на душе у Якова Бесова, когда он вылез из вагона. Многотрудной и безрадостной представилась ему жизнь на этой новой и чужой для него земле.
Сняв шапку, он перекрестился.
Из крайних теплушек уже выводили лошадей и выгружали со звоном ломики, пилы, топоры, лопаты; на платформах торопливо снимали брезент с тракторов и автомашин. Люди быстро оживали: лучше рубить лес, чем сидеть в четырех стенах за решеткой.
Маленький усатый человек с жилистой шеей и острым красным носом, оглядываясь кругом, присвистнул насмешливо:
— Эх, ягодка, до чего же ты кислая!
Одиноко прозвучал чей-то басовитый смех, потом со всех сторон посыпались угрюмые шутки. С отчаянно-веселым озлоблением кто-то выматерился вдруг тонким голосом и закричал:
— А ну, разбирай инструменты! Чего едало-то разинули!
Лес загудел сразу от говора, крика, стука и звона.
Яков Бесов надел шапку и варежки, но все еще топтался на одном месте, не выходя из сугроба и слушая за спиной осторожный голос Шорина:
— Протестовать надо, Иван Григорьевич. Мы — интеллигентные люди. Какие же из нас лесорубы?
«Банкир» робко отвечал ему что-то, жалобно охая и вздыхая.
Сбоку явился дьякон с пилой, встал рядом, размашисто крестясь.
— Тебя как звать-то? Иаковом?
И положил на плечо ему тяжелую руку.
— Споем, Иаков, хвалу господу!
Яков пошатнулся под его рукой, переступил с ноги на ногу, тихонько ворча: