И протянул мне загорелую крепкую руку:
— Сейчас я в купе к вам переберусь…
Пока шумно возился он со своим багажом за стенкой, у меня никак не выходил из памяти драчливый мальчишка с большой встрепанной головой на тонкой шее и облупленным розовым носом, весь черный от загара и грязи, в изодранной, перепачканной ягодами рубашонке.
Мог ли я думать, что встречу его нынче зоотехником? Вот те и Ромка!
Мне до того не терпелось услышать о своих стариках и о Курьевке, что я чуть сам не побежал в купе к нему. Но Роман скоро явился и, кинув пузатый желтый баул на полку, сел к окну, напротив меня.
Не иначе, был он в техникуме ярым физкультурником: корпус держит прямо, плечи развернуты, а мускулы на руках так и перекатываются под рубахой мячиками.
Часа два донимал я его расспросами. В середине разговора, нарочно зевнув, спросил с заколотившимся сердцем о Параше Дареновой.
— Ничего живет, — взаправду зевнул замученный Роман. — С мужем ей, правда, не повезло, за воровство его посадили. Да он уж и срок отбыл, только домой почему-то не едет. Может, людей стыдится или еще что. На Севере сейчас где-то работает…
— Пишет ей?
— Пишет. Давно к себе зовет, да не едет она…
Безотчетно я обрадовался этому вначале, но шевельнулась вдруг во мне давно заглохшая обида. Ведь когда-то и на мой зов не приехала Параша!
Мне даже стало жалко ее мужа: «А может, любит он ее так же, как я когда-то любил, и ждет ее который уж год напрасно, как я ждал когда-то?»
Отвернувшись к окну, сказал зло Роману:
— Кабы любила мужа, на край света небось поехала бы за ним, не посмотрела бы, что за воровство судился…
Роман тряхнул темным чубом, резко отбросив его со лба.
— Зачем ей к нему ехать? За побоями? Думаете, Семка перевоспитался там? Как же!
Взглянул на меня исподлобья и усмехнулся:
— Любовь тут ни при чем. Про любовь только в кино показывают да в книжках пишут.
Желая переменить разговор, я спросил:
— Куда же тебя назначили работать?
Он сразу встрепенулся и заговорил обиженно:
— Хотелось мне, Алексей Тимофеевич, в свой колхоз попасть, да не удалось. В другой район, бюрократы, посылают…
— Там, видно, зоотехники нужней…
— Да ведь в Курьевку наверняка зоотехника пришлют.
— А почему тебе именно в Курьевку хочется? На мамины лепешки?
— Нет, не потому, Алексей Тимофеевич, — тихо заговорил он, уставясь перед собой глазами в невидимую точку. — У меня ведь в Курьевке отца в коллективизацию зарубили кулаки. Слышали, поди? Так вот я и решил: буду работать в Курьевке, дело батькино продолжать…
Мне было стыдно за свой бестактный вопрос. А Роман, все больше восхищая меня молодой, чистой горячностью, говорил: