Спросил и пожалел: лицо Настасьи некрасиво сморщилось от плача, она молча отвернулась и вытерла слезы концом платка.
— Я, Федор Александрович, думал, что разруха у них тут полная, — заговорил вместо нее Кузовлев, отодвигая пустую рюмку. — А приехал и вижу: хоть и поослабили хозяйство, а скот сохранили, да и сеют ненамного меньше, чем до войны. Недаром на фронте-то мы нужды в хлебе не видели! А без колхозов что стали бы делать?
Вздохнул сердито:
— Тяжело, конечно, им, женщинам, тут без нас! Да и обносились совсем. Купить-то нечего стало…
— Кончилась бы только война, всего опять наработаем, — уверенно, снова повеселев, сказала Настасья и заторопилась. — На ферму идти мне нужно. До свидания.
Она подала Орешину жесткую руку.
— Чуяли мы на фронте вашу помощь, — растроганно сказал Орешин. — Спасибо.
Не мешкая, однополчане пошли в поле взглянуть, как работают сеялки. На широком, свежезабороненном участке белели вдалеке платки и рубахи севщиков. Кто-то ехал оттуда на сеялке к дороге. Оба сели в ожидании на траву, около канавки.
— О чем же ты запечалился, Федор Александрович? — спросил Кузовлев, видя, что сержант глядит в сторону.
— Домой, на завод скорее надо… — сердито заговорил Орешин. — Теперь уж, поди, и без меня довоюют. Завтра же буду просить о выписке…
— Куда ты с такой ногой? Лечись знай.
— А землю ты чем обрабатывать будешь? — закричал вдруг Орешин, выкатывая на Кузовлева злые глаза. — Думаешь, скоро машины наладимся выпускать? Ведь ежели по одной только сеялке каждому колхозу дать, сколько же их сейчас нужно?.. А если еще по молотилке, по жнейке? Нам хлеба сейчас больше сеять надо, народ-то натерпелся за войну. А без машин хозяйство быстро не поднимешь…
— Это верно. Трактором-то вон у нас один массив только обрабатывать успевают. Мало их сейчас, тракторов-то. Да и другие машины поломались все.
К дороге подходила лошадь, запряженная в сеялку. Уверенно держа в руках вожжи, на сеялке сидела девушка в клетчатом платочке, красной майке и кирзовых мужских сапогах.
— Елизар Никитич! — еще издали закричала она. — Семена кончаются. Скажи, чтобы везли скорее, а то стоять будем…
И чем ближе подъезжала, тем больше убеждался Орешин, что это Маруся.
— Сеялки-то хорошо работают? — поднялся навстречу ей Кузовлев.
— Тпру!
Она ловко спрыгнула на землю, взяла лошадь под уздцы.
— Хорошо идут. Теперь мы, Елизар Никитич, по сельсовету раньше всех кончим…
Увидев Орешина, сразу узнала его.
— Ой, какое вам спасибо! — слышал он ее ликующий голос. Она уже влезла снова на сеялку и чмокала губами, дергая вожжи.