Василь глянул, как сбоку прыгают пустые гильзы, раструшивая легкую пыльцу дыма, и пулемет на миг умолк. Патронов у него не так уж много. Сорок семь их всего в диске, а дисков только четыре. А там впереди — сколько у него врагов? И он начал считать их, да на восьмом десятке сбился. Если бы все пули попадали в цель!..
А немцы снова осмелели, и пришлось немного сбить с них спесь. Еще несколько вражеских солдат упало в клевер, потом еще. Стрелял теперь только короткими очередями.
Немцы залегли, догадываясь, что у него кончаются патроны, и решетили дерево. Пули впивались в ствол, щелкали по веткам, обсыпали Василя корой, ветками и совсем зелеными еще плодами. Он улыбнулся: «Маскируете сами же, гады». И снова надолго притаился. Не стреляли и немцы…
Скосил взгляд влево и четко увидел платье Оли, ее разметавшиеся волосы. Хотел крикнуть, чтобы убегала, как понял, что бредит наяву, что это свежая контузия дурманит ему сознание. Но ему сразу же стало легче от неожиданного видения. Здесь… это было здесь… Где-го вдали тарахтела телега, ржали кони, они спустились в черемуховую лощину и там встретили солнце… Потом встречались чуть ли не каждый день. О будущем не хотелось думать — так хорошо было им в тогдашнем настоящем. Но началась война, и он с первых дней ее далеко от села. А Оля… Он так и не знает, что с ней. Война перепахала нивы и все дороги…
Может, там она, в Красноставе, за его спиной, куда рвутся вражеские солдаты. Провожала, говорила — будет ждать хоть всю войну. Больше не видел ее, не слышал.
Теперь судьба прислала его защитить свою любовь.
И любовь свою, и тихие хаты, в которых селились и радость, и печаль, и каждодневные хлопоты, которыми живет, держится на земле человек.
Никогда раньше не задумывался над привычными словами: родной дом, родная земля. И вот лишь теперь, когда прошел с горем-войной несколько сотен километров, оставляя с боями незнакомые села и незнакомых людей, поля и леса, такие похожие и непохожие на те, что видел на своей маленькой родине, которая олицетворялась в конкретном названии — Красностав, — только теперь, чудом уцелев в кровавых столкновениях и остановившись возле обыкновеннейшего дерева, каких на земле, может, миллионы, осознал он все это, остро пронзенный чувством родственности со всем, что даровано ему под одним-единственным солнцем на одной-единственной земле. Щемяще сжало горло, словно остался последним сыном своего края и этот измученный край с надеждой и тревогой смотрит на него, своего защитника…
Забылась та страшная своей непостижимостью минута, когда отступал с пулеметом и не дано было ему осмыслить свое состояние и торопливые шаги, которые вели его подальше от гибели. Теперь бы это можно назвать выбором удобной позиции.