Василь стоял возле высокого куста, словно накрытого тюлевой пеленой, и легонько стряхивал снежный цвет на Олю. Она слабо защищалась поднятыми руками от этой теплой метели, губы ее расцветали улыбкой, и белый лепесток приблудил к ее верхней губе. Василь не удержался, смял поцелуем этот дивный цвет. Может, показалось, а может, в самом деле земля качнулась у них под ногами. Наверное, они стояли слишком близко от скрытого родника… Кажется, первой почувствовала дрожание земли Оля, напряглась и вырвалась, а он только и ощущал на этом свете ее губы, доверчивые и ласковые. Лишь только ветка качнулась и остудила лицо холодной росой, увидел: тонкий девичий силуэт оторвался от него и удаляется. Побежал наугад за ней, сердце колотилось, и думал одно: «Неужели совсем уйдет?»
Догнал ее возле самого дичка. Оля прижалась к шершавой коре щекой и обнимала дерево, словно искала у него защиты. И уже почти спокойно подходил, прикуривал папиросу.
— Колючая ты, — сказал, — как этот дичок. — И положил ладонь на ствол дерева.
— Колючая, Озеран, — эхом отозвалась. — Боишься, что уколешься?
Его не удивило ненужное обращение по фамилии. Он только улыбнулся и с размаху прихлопнул рукой острую колючку.
— Глупый, вот глупый! — всхлипывала девушка и рвала платочек, обвязывала окровавленную ладонь.
А потом они сидели в глухом спорыше, вот здесь, возле дичка, и долго что-то говорили друг другу. Слов находилось так много, что нельзя было никак выговориться до конца, и прижималась к нему покорно и доверчиво. Рассвет долго искал их, пока не нашел в неостывших объятиях. Где-то тарахтела телега, хрипло ржали кони…
Упал Василь возле знакомого до боли дерева, и слово «боль» не было красным словцом: тут им пролита первая капелька крови, он еще поискал ту давнюю колючку и не нашел. Лежал в запорошенной зеленой постели, услышал вдруг отрывистое «не надо» и ощутил на губах солоноватую горечь, которая еще напомнила губы любимой. Но она и та майская пора были далеки и недостигаемы, а впереди катилась на него вражеская смертоносная цепь.
И уже знал, что ему делать. Расставил удобнее сошки пулемета, положил рядом запасные диски с патронами, припал к прикладу. Враги сравнялись с передним краем обороны. Безмолвие встретило их, и они осмелели, выпрямились во весь рост, двинулись вперед быстрее и нахальнее. До них оставалось каких-то триста или двести шагов, и он подумал, что пора начинать. Плавно нажал на спуск, и сразу его задергало, затрясло. Там, впереди, несколько фигур упали на клевер и замерли в вечном ожидании. Другие, вероятно, еще ничего не поняли, продолжали идти с автоматами, настороженно свисавшими с груди, небрежно поддерживаемыми руками. Это уже потом пули застучали по стволу дичка, выклевывая из него щепки и кору — так, словно к работе приступили невидимые гномы-дровосеки.