От пустого и безмолвного кинотеатра навстречу мне кто-то медленно шагал. Когда мы почти поравнялись, я услышал негромкую песенку. Наверное, каждому бывают неприятны чужие настроения, когда они составляют контраст нашим: грустные, непонимающе наблюдаем чью-то открытую улыбку или, наоборот, жизнерадостные, возбужденные, словно о коварный камень, спотыкаемся о мрачное, неприветливое лицо. А тут этой простой бодрый мотивчик, эта поздняя песенка прохожего, серого, словно сумерки, расплывчатого, как мгла… Дернул где-то наверное, рюмочку-вторую мужичок, согрел душу, и не пустынно ему, не холодно сейчас. Песенка коснулась слуха, отрикошетила равнодушно в глухие закоулки и исчезла…
II
Задождило, заморосило дни и ночи, и словно одна глухая и недобрая, беспросветная година в жизни. День за днем монотонно, как инквизиторская капель с крыш — хлюп-хлюп… И ночи без сна похожи на ветхую, выцветшую дерюгу. Ни яркий свет комнаты, ни ясные прозрачные картины из уставшего воображения не способны прогнать тоскливую влажность вечеров и хлипкую напасть бытия. В комнате у меня беспорядок, тут и там валяются книги, поднимешь какую-нибудь, и откроется темный квадрат незапыленной территории. В углу над телевизором кружевной антенной густо выткалась паутина, и вообще веет казармой, а не жильем…
И вдруг звякнуло в тиши, которую уже, казалось, не мог разбудить никакой звук, зазвенело раскатисто, словно во все колокола на пасху, — телефон! Женщина, с которой мы мучили друг друга на протяжении нескольких лет, пробуждала из небытия болезненные и милые воспоминания, звала встретиться — а зачем? Уже давно нет двух чутких сердец, согретых нежностью, выгорело и погасло не вчера, а лишь как будто под толстым слоем пепла содрогается что-то в конвульсиях и дышит тяжело, словно еще живет…
И все же одевался и торопился, словно на казнь, ожидание которой измучило сильнее зубной боли, шел и снова пылал и умирал, сухими пошелушившимися губами шептал ей ласковые проклятья, а серый занавес моросящего дождя связывал шаги, охлаждал желания…
На том же самом отрезке дороги между больницей, домоуправлением и кинотеатром попался виденный уже прохожий — и не узнал бы его, если бы не песенка. Бодро постукивая перед собой тонкой палочкой, шел он, подставляя лицо мелким каплям, мурлыча что-то под нос. На этот раз разобрал я и слова. Приблизительно что-то вроде «Солнце выглянет, согреет, и душа повеселеет». Эй, оптимист, не скоро выглянет твое солнце, оно только еще трогается в свой длинный зимний путь… А как и выглянет, что-то уже не застанет под этим небом, что-то безвозвратно изменится, а что-то и пропадет навек…