— Я согрею тебя, и жар уйдет. Мы его прогоним вместе…
Опять этот голос, совсем рядом, обдает жаром ее ухо, шею… Только, не уходи, не бросай ее одну. Прижми покрепче, чтобы дышать стало нечем. Она так хочет этого.
Блаженство разливается по телу, слезы высыхают на глазах. Наконец-то, приходит долгожданный сон. Не бред, не обморок, а глубокий сон.
— Какая же ты хрупкая, — он бормочет ей на ухо, и Лея чувствует, как его огненная рука накрывает ее грудь, теснее прижимая ее всю к обнаженному горячему телу. — И такая молодая, почти ребенок…
Боги, спасибо, что не дали умереть раньше, чем она испытала это блаженство. Теперь она может уснуть спокойно, даже если больше не проснется.
Асмунд проснулся и понял, что постель совершенно промокла. Значит, жар спал, и, скорее всего, опасность миновала. Он аккуратно высвободил руки и всмотрелся в лицо спящей рядом девушки. Бледная, почти как те простыни, на которых лежит. На губе заживающая рана. Откуда она? У кого поднялась рука на это невесомое создание?
Она еще такая малышка, но тело ее уже полностью сформировалось. Вчера он боролся с диким возбуждением, стоило коснуться ее плоского живота и небольшого холмика груди. А эти волосы! Цвета соломы. Он не смог сдержать порыв и зарылся в них носом, втягивая густой, ее собственный аромат. Это помешательство какое-то! Он не должен так на нее реагировать. Она — жена его врага.
Асмунд в раздражении вскочил с кровати и принялся натягивать на себя одежду. Это был всего лишь акт доброй воли с его стороны. Он всего-навсего не дал ей сгореть от жара. Не более того. А все остальное… Это просто морок, у него давно не было женщины.
Он развел огонь в остывшем очаге и повесил над огнем котелок с водой. А потом опрометью бросился из дома. Ему необходим свежий морозный воздух, чтобы прочистил голову, вытеснил из нее все ненужные мысли. У него столько дел, а они застряли тут. Впереди еще ледники, и она не может двигаться дальше, пока не поправится. Что ж придется смириться и остаться тут на несколько дней, если он хочет довезти ее живой.
Вода закипела, к тому моменту, когда Асмунд вернулся в дом. На Лею он старался не смотреть, но не мог не прислушиваться к ее частому дыханию. Как же она еще слаба! Сам не понял, что испытал, подумав так, то ли огорчение, то ли жалость. Только вот последнее он и близко не должен подпускать к себе. Для жалости к людям ее сословия у него уже давным-давно душа закрыта на много замков.
Асмунд разбавил воду и приблизился к кровати. Не хотелось ее будить, но и позволять дальше лежать на мокрых простынях нельзя.