Ничего.
Связь, полгода назад установившаяся между ней и книгой, распалась. На Фурию напало ужасное чувство покинутости, и она порывалась вернуться назад, но Изида схватила её за руку.
– Они так защищаются, – проговорила она, согнувшись чуть ли не пополам и с трудом ворочая языком, – от врагов и друг от друга. Что-то нейтрализует библиомантику. Что-то вроде защитной стены.
– Но моя книга…
– И моя тоже, – вставил Дункан. – Я больше её не ощущаю.
Изида медленно выпрямилась. На неё, на живую книгу, защитная стена, должно быть, действовала уничтожающе. На ногах удерживала её лишь та часть, которая была человеческой, – её тело, разум и воля. Взгляд Фурии снова упал на безжизненную шею петушиной книги. Боль перехватила дыхание.
– Сердечная книга придёт в себя, – пообещала Изида. – Они никогда не допустят, чтобы испортились их собственные книги.
В знак утешения Кэт дотронулась до руки Фурии, при этом одновременно глянув на Изиду:
– Если библиомантика в Санктуарии бессильна, каким оружием вы собираетесь воевать?
Дункан вынул пистолет, Изида последовала его примеру.
– В случае необходимости вот этим. – Голос её дрожал. – Вам надо возвращаться. Мы с Дунканом сами всё завершим.
Фурия покачала головой:
– Мне надо это увидеть. То, что там, по ту сторону.
Изида передала ей слова Дамаскана: Санктуарий не охраняется, поскольку страх трёх семейств перед сообщниками слишком велик, они полагаются исключительно на взаимное доверие и обоюдное соблюдение тайны – таков кодекс чести, столь же древний, как и сама Академия.
Кэт с решительным видом заявила:
– Для меня здесь ровно ничего не меняется. Так что я пойду вместе с вами.
Может быть, она поступала так по собственному порыву, а может, хотела что-то доказать Финниану, который упрекал её, что она больше не верит в дело сопротивления.
– Как хотите, – сказала Изида.
– А что с тобой? – спросила Фурия – Ведь без библиомантики…
– Уж как-нибудь выкручусь.
Судя по лицу Дункана, он вполне разделял сомнения Фурии, но также хорошо отдавал себе отчёт в том, что для дискуссий с Изидой это неподходящий момент.
Фурия бережно положила свою сердечную книгу в карман куртки. Едва только петушиная книга очнётся, она заорёт благим матом, и эта мысль заставляла тревогу Фурии несколько улечься.
Они медленно пошли дальше.
Из золота проступили контуры – три фигуры, за ними – огромный стол, его Фурия однажды уже видела. Как и всё здесь, прежде всего стол казался символом, воплощением власти и безмерного богатства, порождённых всё той же манией величия, что и воздушные замки сумасшедших королей, но в ещё большей степени это относилось к гигантскому куполу – синему небосводу, усеянному созвездиями. Пол украшала мозаика то ли из золотого стекла, то ли из янтаря. Стол и кресла были изготовлены из того же материала. Трудно сказать, откуда исходил медовый свет – от пола или от искусственных небесных тел, всё здесь словно светилось изнутри, придавая месту торжественную, если не сказать, сакральную атмосферу.