присутствия.
И все же, казалось, ему этого было достаточно.
– Конечно, я останусь. Разумеется, помогу. – В голосе уже не осталось открытости. В том моя вина.
Что я могла сказать? Как объяснить ему, что чувствовала? Даже я сама этого не понимала. Несколько раз пыталась заговорить и вновь закрывала рот. Но он сменил тему, прежде чем я успела сказать хоть что-то еще.
– Спасибо, что не применила к себе заклинание памяти. Не думаю, что ради меня ты отказалась от этой мысли.
– Ради Алексея, – откликнулась я, и он кивнул. – И ради папы тоже. И ради себя самой. – Я обхватила его мозолистую руку своей. – Но да, и ради тебя тоже, Заш.
Он поднял голову.
– Как я могла оставить тебя наедине со всеми этими воспоминаниями! Я… я рядом.
У него перехватило дыхание. Но пока я не смела надеяться.
– Я тоже здесь ради тебя, Настя. Я много знаю о борьбе, в которой живут мастера заклинаний. Для меня было бы честью служить Алексею, Дочкину и тебе… в любом качестве, которое тебе необходимо. Как я и должен был сделать с самого начала.
– Все, что мне от тебя нужно, – это ты сам.
Вот. Я сказала. Слова прорвались сквозь мою нерешительность, как скачущая лошадь перелетает через забор.
– Я хочу, чтобы рядом был именно ты… Ты, какой есть, Заш.
Мой сердечный друг выглядел ошеломленным. Словно застыл во времени.
– Ты имеешь в виду…
– Как-то ты говорил, что любишь лысых бывших княжон, – усмехнулась я. – Но, боюсь, мне знакома лишь одна. Она хочет жить, побеждать и учиться мастерству заклинаний вместе с тобой. Она спрашивает, нужна ли тебе.
Он легко коснулся моего лица, проведя пальцем по скуле.
– Она уверена, что ей нужен я? Может ли она заставить себя доверять мне?
Доверять Зашу значит верить, что еще есть надежда – на человечество, на мое будущее. Это пугало. Мне хотелось верить, но все еще не удавалось вернуться назад, к тому времени, когда надежда несла меня в своих теплых волнах. Мы спасли Алексея, но Юровский оставался на свободе. Папа надеялся освободиться и выжить, но его застрелили. Я надеялась на дружбу с Зашем, а он предал меня.
Но потом он раскаялся. Попросил прощения, и я решилась забыть о своей боли и довериться ему. Отчасти от отчаяния, а отчасти потому, что не сумела полностью отказаться от надежды. Папа никогда этого не делал – даже в самые худшие времена.
– Да. Всем моим разбитым сердцем Романовых. – Я всматривалась в лицо Заша, когда он притянул меня ближе. В его глазах отражалась те же осторожность и страх, что и у меня. Но и та же надежда. И эта нить нас связала.
Он переплел свои пальцы с моими и наклонился вперед, прошептав: