Девушка заплакала.
Кунцевич её не торопил. Наконец Тарасова собралась с силами и продолжила:
— В конце концов я согласилась продать себя за 300 рублей. Кроме этого Жирто обещала найти мне место в конторе сборов Николаевской дороги. Когда… Когда всё случилось, я пришла домой, почти не помня себя. Я была вся издёргана, разбита, глаза мои опухли от слёз. Увидев меня мать аж вскрикнула. Я упала в обморок. Очнулась я раздетой в своей постели. Проснувшись, я увидела мать лежащей на полу, около моей кровати, рядом валялись заработанные мною сотенные бумажки.
Смерть матери я приняла как заслуженное наказание. Теперь жизнь для меня перестала представлять малейший смысл. Я вся замкнулась в себе самой, что-то делала, говорила, но больше уже не жила. Совесть ни минуты не давали мне покоя. Жизнь между тем текла своим чередом. Большую часть заработанных денег я истратила на похороны. Жирто меня не обманула, я получила место. Служба была тяжела и плохо оплачивалась, но я была рада ей. Я с удовольствием брала сверхурочные — только работа хоть на какое-то время могла отвлечь меня. А через некоторое время я поняла, что беременна.
Елена замолчала, на этот раз надолго.
— Почему вы решили… Решили избавиться от ребёнка? — Осторожно спросил Кунцевич. — Вы могли родить в каком-нибудь доме общественного призрения, а потом передать ребёнка в Воспитательный дом.
— И что? Я читала, что 70 процентов питомцев воспитательного дома не доживают и до трёх лет. Их отдают чухонкам, которым они нужны только ради тех грошей, которые за них платят. Ну а те единицы, которые доживают до совершеннолетия, кончают жизнь на каторге. Зачем мне было обрекать малыша на страдания?
— Вы рассуждаете, как кухарка, которая топит котят. Семьдесят процентов конечно погибают, но тридцать то остаются живы. Да и не все на каторгу потом отправляются. А вы не оставили своему дитя не единого шанса.
Произнося эту фразу Мечислав Николаевич внимательно смотрел в лицо умирающий. Та не выдержала взгляда и отвернулась:
— Это прозвучит чудовищно, — произнесла она еле слышно, — но… Я ненавидела его уже в утробе, а когда он появился на свет, моя ненависть только усилилась. Он был воплощением моего греха, понимаете? Я смотрела на него, а перед глазами стояла кровать в квартире Жирто, тело матери…
Тарасова опять зарыдала, но на этот раз плакала недолго. Утерев слёзы, она продолжила ровным, монотонным голосом:
— Из-за беременности я оставила службу, и к родам была кругом должна. Квартирохозяйка грозилась выставить меня на улицу. Рожала я на чердаке, пуповину перерезала маникюрными ножницами… Слава Богу, мальчик умер через несколько минут после того, как появился на свет. Он был так слаб, что даже не кричал, а пищал, как мышонок.