критику рассматриваемой практики. Ее должны вести те, кого данная проблема затрагивает в первую очередь
[84].
Приведем еще один пример: когда в мусульманской стране женщину забивают камнями за прелюбодеяние, к возмущению защитников прав человека, можно спросить себя, на что именно направлено их осуждение: на способ казни (забивание камнями), на то, что прелюбодеяние карается смертью (или что оно попросту наказуемо), или на саму смертную казнь? Первый мотив кажется преимущественно эмоциональным[85]. Второй можно по крайней мере обсуждать (какие бы чувства мы ни испытывали в связи с этим вопросом, во имя чего препятствовать членам определенной культуры считать прелюбодеяние преступлением, заслуживающим наказания, и самостоятельно оценивать величину этого наказания?). Что касается третьего мотива, если следовать ему, то любая страна, в которой сохраняется смертная казнь, и прежде всего США, тоже оказывается нарушителем прав человека.
«Приписывать всеобщую значимость правам человека в их актуальной формулировке, — пишет Раймундо Паниккар, — значит постулировать то, что большинство народов мира вовлечены — практически так же, как и западные страны, — в переход от более или менее мифического Gemeinschaft [сообщества] […] к “современности”, организованной “рационально” и на “договорных основаниях”, то есть тем способом, который известен западному индустриальному миру. И этот постулат весьма спорен»[86]. Тем более, что «провозглашение понятия прав человека […] может оказаться троянским конем, тайно занесенным в сердце других цивилизаций, дабы заставить их принять способы существования, мышления и чувствования, любые конфликты которых решаются лишь одним средством — правами человека»[87].
Принятие разнообразия культур требует полного признания Другого. Но как признать Другого, если его ценности и практики противны тем, которые ему желают привить? Сторонники идеологии прав — обычно защитники «плюрализма». Но как права человека совмещаются с многообразием культурных систем и религиозных верований? Если для уважения индивидуальных прав необходимо не уважать культуры и народы, следует ли сделать вывод, что все люди равны, но культуры, созданные этими равными людьми, сами, напротив, не равны?
Навязывание прав человека представляет собой, очевидно, аккультурацию, реализация которой может привести к смещению или уничтожению коллективных идентичностей, которые играют роль в определении идентичностей индивидуальных. Классическая идея, утверждающая, что права человека защищают индивидов от групп, к которым они принадлежат, и составляют противовес по отношению к практикам, законам или обычаям, характерным для этих групп, оказывается, следовательно, весьма сомнительной. Все ли разоблачители того или иного «нарушения прав человека» в состоянии точно оценить, в какой мере критикуемая ими практика важна для культуры, внутри которой она обнаружена? Готовы ли жалующиеся на нарушение их прав, в свою очередь, требовать соблюдения этих прав ценой разрушения собственной культуры? Не пожелают ли они скорее того, чтобы их права признали на основе специфики их культуры?