. Составители революционных текстов сами поддерживают гражданскую концепцию прав, которая совмещается с выраженным легицентризмом, причем эта тенденция еще больше закрепляется их желанием прежде всего определить права нации. Утверждение суверенности нации и в самом деле вскоре стало более важной задачей, чем утверждение всеобщих прав индивида. «Нация, — пишет Мона Озуф, — мыслится не в качестве состоящей из свободных и равных индивидов, а в качестве того, что наделено, причем уже с самых первых дней Революции, абсолютным приоритетом»
[141]. Определение человека как естественного субъекта, который, чтобы получить признание в качестве субъекта права, должен стать объектом позитивного законодательства, закрепило примат прав гражданина, что одновременно позволило революционной власти легитимировать привлечение частных лиц к политическим делам.
Исследуя под теоретическим углом зрения определение прав человека и прав гражданина в Декларации 1789 года, Карл Маркс в свою очередь отмечает, что в либеральном буржуазном праве совместное развитие двух этих сфер риторически остается возможным, однако на практике оно представляется противоречием, поскольку оно разделяет человека на две части и приписывает ему внутри каждой из сфер цели, которые невозможно ни примирить, ни даже сочетать друг с другом.
Марк не только отлично понимает, что за правом на труд скрывается, прежде всего, власть капитала, но и видит, что вместе с абстрактной всеобщностью «человека», права которого провозглашаются, первым делом утверждаются именно частные интересы. Вот почему он разоблачает формализм прав человека и их присвоение имущим классом, который один только может определить своими законами то, в каких пределах должна осуществляться свобода каждого. Права должны быть применимы ко всем, но на деле они, по существу, ограничены буржуазией. Маркс пишет: «так называемые права человека, droits de l’homme, в отличие от droits du citoyen, суть не что иное, как права члена гражданского общества, т. е. эгоистического человека, отделённого от человеческой сущности и общности […] Речь идёт о свободе человека как изолированной, замкнувшейся в себя монады»[142]. Утверждать, что цель всякого политического союза — это защита прав человека, сводить права гражданина до роли «простого средства для сохранения этих так называемых прав человека» — значит ставить человека как гражданина на службу эгоистическому человеку: «наконец, не человек как citoyen, а человек как bourgeois считается собственно человеком и