.
Примечательно то, что сегодня авторитарные правительства гораздо чаще упрекают не в том, что они нарушают правила демократии, а в том, что они не «соблюдают права человека». Чтобы как–то справиться с политической нестабильностью, сковывающей глобальное расширение рынков, Трехсторонняя комиссия, созданная в 1973 году и включавшая в качестве главных теоретиков Сэмюэля Хантингтона и Збигнева Бжезинского, выразила пожелание ограничить сферу демократических практик в странах третьего мира. «Чтобы удовлетворить два этих требования — ограничения демократии и сохранения капитализма, — пишет Эдмон Жув, — было найдено специальное снадобье: идеология прав человека»[163].
Переопределение демократии как «режима, который соблюдает права человека», то есть, в конечном счете, ее сведение к демократии либеральной, является, следовательно, интеллектуально несостоятельным[164], однако в политическом отношении весьма выгодным, поскольку оно позволяет отвергнуть всякое политическое решение, расходящееся с идеологией прав человека, объявив его противоречивым. Жан–Фабьен Спиц констатирует, однако, то, что подобный подход сам является противоречивым, поскольку «утверждать, что права индивидов зависят от разума и природы и при этом исключать их из списка вопросов, обсуждаемых теми, кто наделен разумом, — значит подрывать их рациональное основание»[165]. (В действительности, антидемократическим может быть объявлено только такое голосование большинства, которое приводит к отмене демократии, поскольку подобное решение противоречило бы цели, для которой голосование выступает всего лишь средством).
«Невозможно сказать ничего конкретного о политике прав человека, — писал Клод Лефор, — пока не исследовано то, имеют ли эти права собственно политическое значение». В поворотной статье 1980 года Марсель Гоше утверждал именно то, что «права человека — это не политика»[166]. В этой статье он, соответственно, определил «величайшую опасность, которую скрывает в себе возвращение к правам человека и которая заключается в том, что есть вероятность снова попасть в колею и тупики мысли, противопоставляющей индивида обществу, уступить старой иллюзии, уверившись в том, что можно опираться на индивида и отправляться от него, его требований и прав, чтобы прийти к обществу. Словно можно было бы отделить поиск индивидуальной автономии от стремления к автономии общественной»[167]. В заключении он писал: «Права человека — это не политика, поскольку они не позволяют нам увидеть то общество, в которое они помещены. Они могут стать политикой лишь при том условии, что мы сможем признать отчуждающую динамику индивидуализма, которую они несут в себе в качестве своей естественной составляющей, и найдем средства ее преодоления»