Солнце поднялось над оградой, когда Фальковский, стряхивая остатки сна, вышел на крыльцо. Ирина с младшей дочерью Машей, заночевавший у них Калистратов еще спали. Сняв ведро с гвоздя на кухне, прихватив на веранде второе, он пошел к колодцу.
Вернувшись во двор с полными ведрами, жадно напившись из того, где вода показалась более прозрачной, Анатолий обнажился, повесив трусы на ветвь доживающей свой век сухой яблони. Теперь предстояла любимая еще с армейской юности процедура. Прежде чем окатить себя с головы до пят холодной колодезной водой, он постелил на влажную от утренней росы траву пару старых газет. Ступив босиком на мятые страницы и подняв ведро над головой, разглядел внизу под ногами свое давнее интервью с прокурором области о состоянии преступности. После чего, дивясь совпадению содержания той статьи с событиями последних дней, глубоко вздохнув, обрушил на себя двойной ледяной водопад, поочередно из каждого ведра.
Завершив водную процедуру, вновь наполнив ведра водой из колодца, Фальковский прошел в дом, сунул мокрые газеты в печь. Не пропадать же добру, пригодятся к осени для растопки. После чего растерся до красноты жестким махровым полотенцем.
Анатолий припомнил, что прежний прокурор области Анисин, переведенный в Москву и знавший о трагедии в их семье, когда речь зашла об арестованном Милославском и его жертвах, заметил, что вскоре следствие будет закончено и он лично подпишет обвинительное заключение о применении к маньяку высшей меры.
«Надо бы позвонить, поблагодарить Глеба Викторовича, — подумал Фальковский. — Ведь подписанное им заключение поспособствовало справедливости наказания и приговору суда о высшей мере. Нам еще повезло, — мысли его вновь сдвинулись к указу о моратории. — А сколько по матушке России таких несчастных, как мы с Ирой, ждут праведного суда над нелюдями и убийцами вопреки этому, будь он неладен, мораторию? Теперь уж не дождутся…»
Фальковский сорвал показавшееся спелее других крупное яблоко, вонзил зубы в желтоватый бочок. Плод, однако, оказался недозрелым, терпко-кислым, он отбросил яблоко в сторону. Закурив, припомнил вчерашний вечер.
…Понимая, что Анатолию с Ириной не до застолья и разносолов, редактор все привез сам. Когда охлажденную «Кедровку» разлили по рюмкам и даже предпочитающая сухое вино Ирина не отказалась от крепкого спиртного, редактор произнес тост:
— Сегодня, Толик и Ира, мы выпьем и чокнемся за то, что Всевышний внял вашим мольбам, правосудие свершилось. Милославский расстрелян, его нет, он исчез, и сам находится в той земле, в которой похоронены его жертвы. И пусть в верхах, вплоть до президентских инстанций, знают, что сегодня Господь с нами. А «Кедровку» я взял не случайно. Согласитесь, есть нечто символическое, что после столь неправедного указа о моратории мы пьем эту, именно эту, черт побери, — президентскую водку!