А потом они подъехали к Стене Плача, страстной каменной молитвой устремленной к небу. Ощущая под ногами жар мостовой, Анатолий положил ладони на холодные, как лед, тысячелетние камни. Только что в щель между ними вложены две записки о его сокровенных желаниях. На одной просьба о здоровье для всей их семьи, на другой — мольба о расстреле маньяка-убийцы Милославского. Вновь, в который раз, перед ним возникло видение дочери. Улыбчивое лицо, широко открытые глаза под милой каштановой челкой. Анна словно ободряла отца. Фальковский знал, что желание, мечта или просьба, обретя некую ауру и магическую силу в центре Вселенной, возможно, и сбудутся.
Ему вспомнилось мудрое латинское изречение «placeat diis’» — «если будет угодно богам». Без веры жить нельзя. «Люди верят Великим, но хотели бы иметь от них и какие-то гарантии», — подумалось Анатолию…
Следующим днем он улетал из Израиля. Накрапывал мелкий стеснительный дождик, первый за все минувшее лето. Ну, а о том, как его по-крупному досматривали в аэропорту имени Бен-Гуриона, Фальковский в своем дневнике уже написал.
Пока дежурный надзиратель возился с замком, отстегивая закрепленные нары, Дамзаев в прострации прислонился к противоположной стене. Пошел третий день, как из камеры увели Милославского. Теперь Дамзаев осознал, что им было относительно сносно вдвоем. За разговорами время текло быстрее, каждый прошедший день не казался бесконечно длинным.
Наконец надзиратель отомкнул замок, грубо сколоченные нары с грохотом упали вниз. Террорист в изнеможении свалился на жесткие доски, свернув вдвое, подложил под голову свалявшуюся подушку. «И куда делся Георгий? — бился в голове вопрос. — Если его подвели под вышку, то по поведению охраны я мог об этом догадаться… Хоть бы подсадили кого в камеру, — размечтался Дамзаев. — С любым можно ужиться, перекинуться парой слов, о чем-то поговорить перед сном…» Неизвестность угнетала его не меньше, чем ожидание расстрела.
Дамзаев вспомнил, как в горах, в пещере Чатырмакского ущелья, готовили террористов-смертников. Всего в их группе было четырнадцать человек. Они рассаживались на холодном земляном полу, со скрещенными по-мусульмански ногами, на расстоянии нескольких метров друг от друга. Напротив боевиков стояли на возвышении три барабана — малый, средний, большой. После молитвы во имя Аллаха начиналась сама тренировка.
Вначале медленно, ритмично начинал звучать маленький барабан. Через несколько минут к нему подключался средний, удары становились все громче и чаще. Барабанщики-ударники были мастерами своего дела, ходили слухи, что их за большие деньги специально арендовали у какого-то африканского племени. Когда ритм ударов превращался в сплошную какофонию, подобную грохоту водопада или сходу горной лавины, подключался диаметром в добрый метр большой барабан. Гул нарастал, голова и уши раскалывались от разрушительных децибелов, лицо краснело, глаза наливались кровью. И тут, где-то минут через сорок такой ударной обработки, мозг переставал воспринимать происходящее, сознание почти отключалось.