Он назвал свое имя, и девушка исчезла. Отсутствовала она совсем недолго, по когда вернулась, развела руками и сочувственно вздохнула:
— Увы… Придется вам немного потерпеть. Вы не переживайте, все у вас наладится. Просто ей надо немного прийти в себя, потому что сейчас у нее типичные симптомы жертвы насилия. Ей кажется, что она теперь само воплощение греха и грязи, понимаете? Это часто бывает. Обычно попавшие в такую переделку склонны считать, что отныне недостойны вести нормальную жизнь и общаться с нормальными людьми. Особенно когда жертвой насилия становится такое чистое существо, как ваша Асенька… Ей нужно время, понимаете? Время, ваше терпение и любовь… Все придет в норму. Иначе… — Она грустно вздохнула и посмотрела Мите прямо в глаза:
— Иначе они победят. И тихо продолжила: — А это уж, простите, совершенно невыносимо… Вы не находите?
Она не стала дожидаться ответа, коротко кивнула и быстро пошла в глубь коридора, оставив Митю одного.
В комнате с белым потолком. Но все-таки — с правом на надежду…
Последнее время Аська любила спать. Когда она просыпалась, то снова оказывалась в этой палате, и весь мир теперь представлялся ей тоже больничной палатой, откуда нельзя уйти, пока ты не умрешь.
Она не разговаривала со своими соседками по палате, те только сочувственно вздыхали и это их сочувствие ранило Аську больше, чем, может быть, презрение, которого она теперь была достойна. Это было сочувствие нормального человека к уроду. Она, Аська, еще вчера была нормальной, но теперь обрела патологию, стала кем-то вроде инвалида, и это ранило ее тем больнее, чем больше она понимала, что прежней ей стать не удастся уже никогда.
Приходила Виолетта, с которой Аська не разговаривала, но слушала ее. Виолетта относилась к тем редким людям, которые умело прятали сочувствие, но иногда Аська все-таки улавливала его в Виолеттиных глазах и замыкалась в себе.
Митю она видеть вообще не хотела. Митя был из той, прежней, жизни. В ее теперешней жизни места для Мити нет…
Как только наступала ночь, Аська вздыхала с облегчением и погружалась в благословенный сон. Сны ей почти не снились, но иногда все-таки появлялся слепой поэт, и тогда Аська разговаривала. «Наверное, это не очень нормально. — думала она, просыпаясь, — разговаривать только во сне.
Но что поделать, если наяву мне этого не хочется?»
Впрочем, слепой поэт говорил ей то же самое, пытаясь внушить, что остальные люди не виноваты в существовании зла. Хотя Аська и была с ним не согласна или не верила в искренность его слов, она слушала его и старалась измениться. Но утром снова встречалась с людьми и ничего не могла с собой поделать, потому что в каждом мужчине ей теперь мерещились Горец и Дыня и в каждой женщине мнилась Алена.