— Поехали, — согласилась она.
Аська даже не делала попыток заснуть, она знала: стоит только закрыть глаза, как мысли нахлынут на нее, подобно морской волне, и начнут топить — злые, беспощадные, горькие…
Она включила телевизор и тут же выключила — там все равно ничего не было. Какие-то фильмы, музыкальные клипы и прочая ерунда, нисколько не привлекающая ее внимания. Взяла книгу — свою любимую, «Танки и хокку»… Обычно она всегда успокаивалась, завороженная их неспешным ритмом, но не сейчас. Сейчас же, как нарочно, попадались на глаза грустные строчки, и Аське хотелось спрятаться от них тоже.
Спрятаться от самой себя.
Она подошла к окну. В темноте ночи можно было тоже разглядеть только собственное отражение в оконном стекле, как нарочно.
— Получается, я просто преследую сама себя…
Она грустно улыбнулась. «Скорее бы минула ночь, чтобы я мог расстаться с собой», — вспомнились ей стихотворные строчки Карло Гонсало, и она отчего-то принялась думать о нем. Иногда ей казалось, что Алена права, и нет никакого Карло, и никогда не было. А стихи эти писала сама Любка. Придумала этого слепого поэта и жила в иллюзиях.
Но ведь тогда она, Любка, просто гениальна. Стихи-то у нее получались странные, загадочные и наполненные именно тем чувством слова, которого, увы, так не хватает многим современным поэтам. Получается, что если эти стихи писала Любка, то ее судьба ужасна, и куда Аськиным маленьким страданиям рядом с этим — огромным?
Она вдруг почувствовала себя эгоистичной, глупой, и ей стало стыдно за себя. Виолетта, Любка, Митя, Алена… Люди, которые окружали ее, несли внутри себя собственную маленькую трагедию, и их жизнь куда более наполнена смыслом, чем ее собственная, Аськина.
«Если присмотреться, то я просто нахалка, — сказала она себе. — Я счастливая нахалка, которой не хватает чуткости и душевного тепла…»
Ей стало так жалко всех своих друзей, включая и Алену, что она заплакала. Так и сидела, вытирая слезы тыльной стороной ладони, и ей даже стало немного легче, будто она только что поняла одну из истин и оказалась ближе к небу.
Друг Дыни жил в самом центре города, вот только домик оказался полуразвалившимся, невесть как сохранившимся частным домишкой… «Даже перекошенный туалет во дворе», — отметила про себя Алена, уже ругая себя за легкомысленную авантюру.
Из окон неслась громкая музыка — похоже, Дынин приятель и не собирался считаться с окружающими. Дверь оказалась открытой, заходи-кто-пожелает…
Алена вошла следом за Дыней, и сразу ей бросились в глаза три шестерки, нарисованные чьей-то рукой прямо у входа. Алене стало смешно.