Старик умолк, взгляд его потух. Я хотел возразить ему, хотел сказать, что сейчас стали плохо слышать других, но говорить не хотелось, я снова почувствовал свое пересохшее горло, встал и пошел через весь вагон. В зеркало увидел, что лоб мой был красный, надавил, наверно, когда спал, уткнувшись в сложенные на столике руки.
Когда вернулся, старик уже дремал, прислонившись затылком к перегородке. Я пробрался к своему месту, сел и взглянул в окно. Катилась, поворачивалась за окном большая темная земля; уже расходились с неба звезды, и горизонт над дальним лесом стал светлеть…
Рано утром приехали в Новгород-Северский. С волнением я вышел из вагона, ступил на землю этого древнего города. Касса еще была закрыта, и я некоторое время бродил по перрону. А все здесь было так буднично, так по-вокзальному однообразно, что мой запал даже стал потихоньку гаснуть. За площадью начинались дома, обычные, пятиэтажные, вдали виднелись какие-то заводские трубы, к которым уходили зеленые улицы… Утро было чистым, свежим, и после того, как я купил здесь билеты в Москву в предварительной кассе, удивляясь, что даже очереди нет, в отличие от нашей станции, где кассу берут чуть ли не штурмом, я позавтракал в пустом и чистом утреннем кафе, а затем сел в троллейбус и поехал в центр города. Московский поезд, которым я должен был вернуться в свой райцентр, отходил в два часа дня, — время у меня было…
Что мы ищем, зачем нас притягивают старые камни? Какой ответ мы находим в прошлом? — об этом думал я, сидя у большого окна троллейбуса. Все повторяется, и все кажется внове, но ведь, наверно, есть какой-то скрытый смысл в нашей жизни, смысл, непонятный нам, как непонятны деревья, птицы…
Троллейбус, мягко шурша шинами, то набирал скорость, легко мчал по широкой, свободной от машин дороге, то с натугой взбирался куда-то все вверх и вверх узкой брусчатой улочкой, однако ничего старинного я пока не видел, как будто здесь и не было никакого прошлого. Но я все ехал куда-то, смотрел в окно, надеясь заметить, найти крепостную стену, которая, как мне сказал сосед в деревне, должна быть здесь, сохранилась еще с тех времен. Я ее представил себе сразу же, как он мне сказал о ней; на возвышенности стоит и ныне еще прочная стена, заросшая лопухами, крапивой и кустарником, торец ее обвалился, массивные кирпичи, покрытые местами мхом, лежат рядом, в траве, храня на своей поверхности следы веков… Правда, мне сказал он об этой стене как-то неуверенно, не сразу, а под напором моих вопросов, потому что я не мог согласиться с тем, что здесь ничего не осталось с той поры…