«Бек никогда не позволит русским войскам занять те территории, которые мы у них забрали в 1921 году, — сказал Лукасевич. — Пустили бы вы, французы, немцев в Эльзас-Лотарингию?»
«Возможно, и не пустили бы. Но вы забываете, что к востоку и западу от вас соседями являются две великие державы. Сейчас вы стоите перед лицом испытаний своих сил против Германии, испытаний, которые делают для вас необходимой помощь от Советов. Всего два дня назад Гитлер говорил Буркардту, что он в три недели разгромит Польшу своими вооруженными силами, мощь которых вы даже не представляете себе».
«Наоборот, — ответил Лукасевич, — не немцы, а поляки ворвутся в глубь Германии в первые же дни войны!»
«Я горячо надеюсь на это... Однако тем временем дайте положительный ответ на советское требование! Для нас это исключительно важно. От наших переговоров в хМоскве зависит вопрос, быть или не быть войне».
Это уже было требование, а не просьба, и рассердившийся посол ушел, заявив, что он передаст в Варшаву эту просьбу, но заранее знает, что ответ будет отрицательный.
И вот теперь, имея эту телеграмму на столе перед собой, Бек посмотрел в лицо заколебавшемуся Ноэлю и угрюмо сообщил, что все просьбы относительно перемещения русских войск по территории Польши следует направлять маршалу Рыдз-Смиглы. Маршал в тот же вечер дал отрицательный ответ. На аналогичную просьбу англичан ответ был тот же: «Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам...»
Так обстояли дела. Близорукие и самонадеянные польские руководители были непреклонны.
Теперь союзникам стратегически важно было держать русских в неведении относительно решительного отказа поляков на их просьбу и продолжать в Москве переговоры. Перед выездом из Москвы Бофр условился с генералом Думенком, что о результатах своей миссии он сообщит ему одним из трех слов: «один» будет означать, что он все еще ведет с поляками переговоры; «два» — добился успеха; «три» — потерпел фиаско.
Однако генерал Муссе не проявил должной предосторожности. Сразу же после первой встречи он направился в шифровальную и послал подробные донесения в Ларине и во французское посольство в Москве с изложением точки зрения поляков, включив их самые ярые антикоммунистические утверждения и в значительной степени добавив свои собственные подозрения относительно действий Кремля. В этой связи Бофр впоследствии отмечал: «Для всякого, кто хоть немного знает о секретной службе, должно было быть совершенно очевидно, что любая телеграмма, посланная обычным кодом военного атташе, будет немедленно расшифрована. Почти в любом посольстве во всем мире сейфы ночью не охраняются, а неохраняемый сейф — это открытый сейф».