Знойный полдень над Волгой. Синее, глубокое небо. А внизу — стеклянно струящееся марево над жаркою белизною песков, буйная зелень, свежесть и сверкание воды.
И, словно бы усиливающий и это затишье и этот зной, пустынно-тоскливый крик чайки: «Ки́рик, ки́рик!..»
Торжественны волжские просторы и развороты! Конец мая — полая вода уже схлынула, но Волга еще не вошла в межень. Местами рощицы поймы узкими гривками стоят в воде. Но с каждым днем, с каждым часом прямо на глазах песчаные рёлки и острова обнажаются, обсыхают, белеют.
Вот утром еще пески этого плоского, сплошь песчаного острова, с густой зеленой грядой ивы и осокоря посередке, были совсем сырые, темно-серого цвета, а сейчас и взглянуть на них больно: до того белы! Убывая и открывая сырую рель, вода оставляет на ней твердые песчаные за́струги-волны. И не пройдет и часа, как под нестерпимо жаркими лучами солнца они становятся сухими, рассыпчатыми и сладостно обжигают голые подошвы, ступающие по этим осыпающимся гребешкам. В зной на этом пустынно-жарком острове только и купаться, только и загорать.
И Наталья Васильевна Бороздина, жена председателя Староскольского исполкома, очень гордилась — в шутку, конечно, — что она первая открыла этот остров. Старшая ее дочь, семнадцатилетняя Светлана, приписывала честь открытия себе. А Наташка-«первоклашка», как дразнили ее во дворе, семилетний рассудительный сухарик, загорелый худыш в розоватых широких пятнах от облупившейся кожи, — та не оспаривала ни у матери, ни у сестры честь открытия, но зато «провела через семейный совет» новое название острову — остров Воскресный. А в народе у него было извечное волжское название — Осерёдыш.
Бороздину и ее девочек Воскресный остров пленил своею пустынностью, песками и отдаленностью. Это был их тайный женский остров-пляж, уединенный и безопасный. Впрочем, у них была на острове и своя «стража»: так прозвали они хромого инвалида Степу, на чьей моторной лодке приезжали сюда по воскресеньям на целый день.
С ними каждое воскресенье выезжал Максим Петрович Бороздин со своим недавним, но, пожалуй, уже и задушевным другом Леонидом Ивановичем Рощиным, начальником великой стройки, которая со все возрастающим гулом и напряжением ширилась, разметывалась и на правом и на левом — «бороздинском» — берегу. Но оба они, и отец и Рощин, были, по сердитому выражению Светланы, «малахольные рыбаки»: их посади под кустик над кадушкой с водой, дай им по удочке в руки, так они с радостью целый день будут трястись над поплавками — воображать... И, остановленная матерью, мальчишески-дерзкая, курносая, крупно-кудрявая, с большими карими глазами, Светлана упрямо встряхивала головой и надувала пухлые губы. Но тут вмешивалась Наташка — верная заступа отца.