Звенит и зеркально сверкает пропеллером гэсовский самолет, делающий круги над прораном.
Зычно глашатайствует радио.
Вот среди пенистых бурунов стал заметен далеко вдавшийся в них гладкий язык: это означает размыв банкета. Слышится радиоприказ: дать залп «катюш» по угрожающему участку. И этот залп неукоснительно следует: пять-шесть бетонитов ложатся почти один за другим в размыв. А затем снова отсыпка камня. «Язык» исчезает.
Рабочий или инженер встретятся вам сейчас на мосту, — ради бога, не останавливайте, не спрашивайте его ни о чем, если даже это ваш друг. Ответит, конечно, и вежливо объяснит все, но разве вы не видите, какое на его лице почти мучительное усилие — понять, о чем вы?
Его мысли, его воля, все его существо поглощены сейчас только одним, только тем, что выпало на его долю в этом могучем и прекрасном деянии.
И весь «корпус печати» понял это. Спецкоры и собкоры стоят у КП, в сторонке, и смотрят, и наблюдают, и записывают время от времени, но не останавливают никого и не забрасывают вопросами.
Ученый тоже стоит и молча любуется. Возле него почтительно стоят Рощин и Андриевский.
— Чудесно. Замечательно, — произносит старейшина гидростроения. — Воспринимаю как симфонию.
И оба они, и начальник и главный инженер, вдруг молодеют, вырастают от этой похвалы.
Доносится радостный крик с бровки моста. Все направляются туда и видят: шелковистую гладь водосвала пропорол, наконец, снизу угол пирамиды.
— Ура-а-а! — стихийно прокатывается и по всему мосту, и на подходах правого берега, и на дамбе, уже наполовину очищенной от навала камня, и от стойбища бетонитов.
Всем становится ясно: победа недалека. Это уже Сталинград перекрытия!
А через час уже и счет потерян острым углам и ребрам, просунувшимся там и сям из воды, сквозь полог водосвала.
Но и всю ночь на мосту, освещенном ярче, чем Невский проспект, идет камнесвал и наброска пирамид.
На рассвете всю Волгу — от левого до правого берега — перегородила гребенчатая бетонно-каменная гряда. Лишь кое-где огромным прозрачным веером вода пропрыскивала сквозь эту преграду.
Волга стихла. Укрощена. Но еще надо закрепить победу: нужно еще намыть, привалить к этой каменно-бетонной гряде песчаную толщу плотины в миллионы и миллионы кубов, чтобы в поперечнике она достигала полукилометра.
По сигналу из «штаба перекрытия» из всех девяти жерл гигантских пульповодов, нацеленных на Волгу, начинает хлестать пульпа. Глазом видишь, как из этого мутного пескопада растут и растут обширные белопесчаные рели, как все дальше и дальше оттесняют они от каменно-бетонной груды затихшую Волгу.