Но вот последний фрагмент. Принц прощен. Могучая радость любви вздымает его. Оторвавшись от пола обеими затянутыми в трико могучими и прекрасными, словно ожившая античная скульптура, ногами, он весь в воздухе. И в этот миг он знает, что даже и слова не существует, равного этому вот слившемуся с музыкой прыжку, — такого слова, которое с подобной же бесспорностью и полнотой могло бы выразить и любовь, и радость, и гневную тревогу Принца. Это полет!..
...Долго-долго после молчания ошеломленности не затихали в зрительном зале восторженные рукоплескания.
За кулисами артистка, еще не отдышавшись, первым делом отыскала Леночку Шагину.
— Ну что же, Леночка, поздравляю с успехом! В «Испанском танце» ты была бесподобна!
Вся вспыхнув от этой похвалы, девушка, однако, грустно посмотрела на знаменитую балерину.
— Это правда? — недоверчиво спросила она.
— Я никогда не говорю комплиментов.
— Ну что ж!— сказала, нерадостно усмехнувшись, Лена. — Уж я решила в последний раз так станцевать, чтобы...
Голос у нее дрогнул, она отвернулась не договорив. Валентина Трофимовна ласково прикоснулась к ее плечу.
— Почему же, Леночка, в последний? — спросила она.
— Почему? Но вы же сами сказали, что о профессиональном театре мне уже думать поздно. А так... я не хочу!
Зато другое пришлось услыхать сегодня Асхату Пылаеву. Правда, это совсем не ему было сказано, а Зинаиде Петровне; Асхат, проходя мимо артистической комнаты, где беседовали его учительница и Валентина Трофимовна, нечаянно услыхал сказанное о нем:
— Вы не давайте ему покоя, Зинаида Петровна. Приедет в Москву, и я уверена, что для него будет сделано исключение: его примут в хореографическое училище. Это будет второй Чабукиани!
Сегодняшний вечер многих и многих из молодых дипломантов примирил с Николаем Карловичем Андриевским.
Только что окончившаяся трехчасовая его консультация по проектированию гидротехнических сооружений, исполненная той пленительной и смелой простоты изложения, которая в любой области свойственна лишь людям верховных познаний, овеяла жадно внимавшую его словам молодежь, завтрашних полноправных инженеров, особым, неизъяснимым обаянием интеллекта — сосредоточенного и в то же время дерзновенно-свободного, достигающего степени ясновидения.
И, странное дело, самые сложные формулы высшей математики и гидравлики, обозначающие всевозможнейшие силы и величины, сопротивления и напряжения, во всей их невообразимой подвижности и взаимосцепленности, — формулы эти впервые для них перестали быть предметом необходимого запоминания, аппаратом расчетов, а раскрылись до самого дна, в самом их происхождении и показались не более страшными, чем простое логическое суждение, тот радостный, хотя и неизбежный вывод, до которого способен дойти любой человек в итоге неотступной, последовательной мысли.