— Он кто у вас был?
— Лесничий.
— А!.. Ну, и что же, не подал?
— Да ведь знаете, в старые времена хлопот с этой переменой фамилии было ужасно много!.. Так и не собрался... А рассказывал, что в простом народе, особенно старики, старушки, так даже и крестились и плевались от такой страшной фамилии.
Оба засмеялись.
— Ну, а теперь и не стоит. Зачем?
— Правильно! — подтвердил Орлов. — Народ нынче не пугливый. Фамилией нас не запугаешь. А на Доске почета любая фамилия хороша.
Они расстались.
Долго смотрел ему вслед Ананий Савелович. Затем, как бы припомнив что-то недосказанное, но важное, рванулся догнать Орлова. Но тот уже входил в садочек возле белой маленькой хаты.
Белые хаты поселка стояли хуторками посреди реденького соснового борка. В двориках остался нетронут кустарник.
Бесшумно ступая, Орлов прошел в один из таких двориков и стал между большим кустом бузины и распахнутым прямо в куст, ярко освещенным окном.
Женщина была одна в горенке.
Орлов затих и стал смотреть.
Должно быть, она только что помыла голову. Она сидела перед большим настольным зеркалом, перенесенным с тумбочки на стол, и просушивала волосы, разделив их на две волны. Казалось, она смотрит и не видит своего отражения в зеркале. Слегка покачиваясь, она о чем-то неслышно шептала.
И вдруг Орлову захотелось сейчас вот, незримо для нее, охватить ее чужим, сторонним взглядом, чтобы хоть раз в жизни по-настоящему рассмотреть, чтобы понять ее всю.
Тамара не была красавицей. Округлое, полногубое лицо. Большие, но самой простенькой расцветки глаза под раскосыми, в ниточку выщипанными бровями. Мягких очертаний, слегка вздернутый нос. Орлов любил, бывало, поддразнить ее.
Временами — жесткая деловитость в лице: он не любил, он почти стыдился ее, когда она расторопно и умело управлялась возле весов за стойкою буфета.
Она сидела перед зеркалом в одной только черной юбке и в прозрачной рубашке с узенькими плечиками.
Ее ничем не стесненные, похожие на неразвернувшиеся кувшинки, упругие груди явственно обозначались, натягивая ткань.
Орлов почувствовал, как жаром охлынуло ему лицо. Остановилось дыхание. Слышен стал стук сердца.
Женщина в ярко освещенной комнатушке завела за затылок белые, полные руки, ощупывая, просохли ли волосы.
— Тамара!.. — тихим, охрипшим голосом позвал он. — Что шепчешь? Над кем колдуешь?
Она испуганно вскрикнула. Глянула в окно, рванулась вскочить, но не смогла.
— Васенька?! — изумленно и радостно вскрикнула она. — Ой, встать не могу: ноженьки подсеклись!.. — с жалобной улыбкой счастья вымолвила она.