— Допустим, есть древняя почтенная семья с гордыми традициями и незапятнанной репутацией, и вдруг кто-то обнаруживает ее «скелет в шкафу» — никому не известное пятно на родовом гербе. Как поступит семья в таком случае? Вероятно, всеми силами постарается замять дело. Старый трюк, дорогая.
Рондина побледнела, и я понял, что попал в цель. Она нервно смяла сигарету, но потом взяла себя в руки.
— Чем ты шантажировала Кейнов, Рондина?
Она процедила сквозь зубы:
— Как бы мне хотелось задушить тебя.
— Я знаю.
Потом она подавила в себе ненависть и хладнокровно спросила:
— Почему бы тебе не узнать об этом у Кейнов?
— Я непременно это сделаю. У меня есть люди, специально занимающиеся этим. На днях я разослал твои фото специалистам по пластическим операциям. Рано или поздно, но я узнаю, кто и где сделал тебе операцию. А может быть, в России?
Она улыбнулась.
— Придется тебе самому установить, Тайгер.
— Совершенно верно. Ты мне только солжешь, как всегда.
Официант принес бифштекс, и. дождавшись его ухода, мы снова принялись за игру в вопросы и ответы. Это напоминало фехтование на шпагах. Мне было приятно с Рондиной, как и раньше, когда мы стояли по разные стороны — любовники и враги одновременно.
— Родители? — спросил я.
— Ричард и Агнесс Кейн. Отец родился в 1892 году, умер в 1951. Мать родилась в 1896, еще жива. — Улыбнувшись, она продолжала: — Сестры: Рут, Патриция и Диана. Братья: Вернон и Джон. Диана и Джо погибли во время войны. Точные даты…
— Не нужно. Фамильный герб?
— Два единорога держат пурпурный щит с поперечными полосами, под ним свиток с надписью…
— Ты здорово все вызубрила, — прервал я ее. — У тебя всегда были большие способности.
Потом я вдруг спросил:
— Ты еще помнишь Кола Хаггерти, Рондина?
Она вопросительно посмотрела на меня:
— Кого?
— Ну, может ли человек так лицемерить? Ты убила его. Прошила из своего пистолета сразу после того, как выстрелила мне в грудь.
Вилка задрожала в ее руке.
— Тебе неприятно об этом вспоминать? Черт возьми, а я совершенно хладнокровно думаю о тех. кого убил. Они заслужили это. По твоему мнению. Кол и я тоже заслужили смерть, так что сентиментальность тут ни при чем. — Я взял стакан и сделал несколько глотков. — Или ты теперь сама боишься?
Она снова овладела собой.
— Нет, — сказала она, — не боюсь.
— Напрасно. У тебя есть все основания бояться.
Мы продолжали есть, перебрасываясь время от времени замечаниями, потом я расплатился, и мы вышли. Нас можно было принять за супружескую чету, никому и в голову не пришло бы, что идут палач и жертва.
На углу Бродвея я остановил такси, и мы сели в него. Я дал водителю адрес Рондины и откинулся на спинку сиденья, улыбаясь в душе. Она была на пределе нервных сил, чего я и добивался.