Привычно обиженный, Борис Клавдиевич смотрел, как штурман скинул мокрый дождевик и присоединился к капитану, навалившемуся грудью на стол с картой. Тот стал коротко, вполголоса что-то пояснять третьему… «Понял… понял», — закивал головой штурман, затем набросил дождевик и застучал сапогами по трапу.
— А боцман всю ночь на гармошке играл, — сменил тему разговора Борис Клавдиевич.
— Да, да… Слышал, — озабоченно ответил Васильев и включил локатор на прогрев. — Шли бы вы отдыхать, Борис Клавдиевич, — добавил он.
К обеду столы застелили мокрыми скатертями, но все равно тарелки приходилось держать в руках. Лица у всех были в поту: внутри судна зависла недвижная липкая духота, как ртуть, заполнившая пустоту. В столовой и кают-компании было людно: наблюдателей с мостика уже давно сняли. Флотилия развернулась носом на все еще меняющийся ветер, готовясь штормовать. Снаружи беспорядочная круговерть смешивала черные тучи с пенно посверкивающими валами. Задраенные иллюминаторы осоловело тускнели, сочась пока тихими струйками. Как сквозь вату прослушивалось вялое музыкальное попискивание, заглушаемое взвыванием дизелей, когда большая волна, подняв корму, оголяла винт. Обедали молча.
Борис Клавдиевич никак не мог заснуть. И в каюте ничего не гремело, не перекатывалось, не звякало… Все было закреплено. Лишь привычно захлебывался вентилятор при сильных ударах волны, но тут же убыстренно спохватывался и вновь шелестел со стуком. Борис Клавдиевич приставил к переборке вторую подушку, прижался к ней теменем, как всегда это делал в сильную качку, а ноги по диагонали упер в бортовину кровати, руки сложил на сытом животе, но сон к нему не шел. В шторм Борис Клавдиевич делил людей на три категории: одни травят, других тянет в сон, а третьи любят покушать. Пообедал он сейчас с аппетитом, но в голову все равно лезли всякие мысли. Ему чудились звуки гармошки, казалось, боцман ходит по коридору. Вдруг зашипел динамик: это радист включил передачу «Тихий океан». Слышимость из-за циклона была плохой, и Борис Клавдиевич соскочил с кровати и щелкнул регулятором. Откровенно говоря, он и не любил эту передачу. Поздравления и пожелания, приветы там всякие ему было не от кого принимать. Заодно закрыв и дверь на ключ, он снова улегся. Слава богу, что так и не женился. От него уходить некому. В полудреме он стал припоминать женщин, с которыми встречался в молодости и с кем можно было бы связать судьбу. Но получалось так, что либо они были старше намного, как та банщица в училище, подкармливавшая и обстирывавшая его и от которой он удрал наутро после выпускного, либо уже с ребенком, как медсестра Вера, два года надеявшаяся на что-то. Были еще случайные женщины из ресторанов, но те сразу же обращали внимание на его скупую практичность и с легкостью расставались с ним. К чему-то вспомнил школьный случай, когда один десятиклассник из-за любви бросился под поезд. Кажется, он полюбил учительницу. Но это было так давно. Тогда и обучение было раздельным… Уже засыпая, он подумал о соседке по лестничной площадке: вернулся к ней муж или нет?