Вандердекен выпустил руку своей невесты, медленно повернулся и, не говоря ни слова, пошел за боцманом…»
Незнакомец поднялся.
«А Дорис? Что стало с ней?» — прошептал я.
«Говорят, что она сошла с ума. Ну, мне пора. Я должен идти. Надеюсь, что мы не встретимся в море».
Мой собеседник надел плащ, запахнулся, и не успел я опомниться, как он, словно призрак, исчез за внезапно открывшимся окном.
Через несколько мгновений со стороны бухты послышался скрип выбираемого вручную якоря…
«Вы, кажется, уснули? — услышал я вдруг голос Наташи, — смотрите, ветер открыл окно, и дождь льет прямо в комнату. Этот дрянной мальчишка Николай всегда забывает накинуть крючки на рамы».
Я вздрогнул и посмотрел вокруг. Камин догорел. На столике, за которым сидел незнакомый гость, стоял недопитый бокал коньяка, и на белой скатерти возле него тускло поблескивал старинный золотой гульден…
Александр Яковлевич умолк. Все лежали не шевелясь. Никому не хотелось сбрасывать с себя очарования этой старинной сказки.
Нарушил тишину сам Стрельцов:
— Всё, ребята. Давайте теперь спать, а то мне скоро на вахту. Спокойной ночи, — проговорил он, заворачиваясь в простыню.
— Здо́рово! — восхищенно прошептал, укладываясь на своем матраце, боцман.
Через десять минут воцарилась тишина.
_____
За сутки до прихода в Калькутту «Аджаристан» попал в жестокий шторм. Океан, совсем недавно такой ласковый, ревел, бросая тонны воды на палубу теплохода. Судно, переваливаясь с борта на борт, поднималось на вершины пенистых шипящих валов. Сначала корма высоко повисала в воздухе и винт бешено вращался вхолостую, заставляя дрожать весь корпус, потом теплоход нырял вниз, и казалось, что впереди вырастала страшная зеленая стена, которая вот-вот обрушится и задавит «Аджаристан». Но подходил следующий вал, и медленно, как усталое, загнанное животное, судно снова вползало на вершину его. Временами шел дождь. Тучи неслись по небу, то открывая, то закрывая звёзды. Где-то вдалеке гремел гром, и молнии освещали бурлящую поверхность океана. Смешанная, бортовая и килевая, качка была изнурительна. Нельзя было ни спать, ни есть, ни заняться какой-нибудь работой. Кастрюли опрокидывались в камбузе, и кок прекратил приготовление пищи, выдавая ее «сухим пайком».
Но всё же в этом не было ничего необычного. «Аджаристан» видел в своей жизни немало таких штормов. Видел их и Александр Яковлевич Стрельцов, стоявший сейчас на вахте, заклинившись между стенкой рубки и машинным телеграфом, и зорко смотревший вперед.
Он испытывал только неудобство от непрекращающейся качки и хотел одного: чтобы скорее наступило утро.