— Анна!.. — наконец тихо дотронулся он до ее ноги.
— Ну?
— Ты не сердись, Анна… Вот я тебе буду толковать… Ты слушай… — И опять язык не может как следует работать.
— Ведь ты знаешь, Анна? Она здесь… Ты все знаешь, Анна.
— Кто? Родня? — спокойно сказала Анна. — А ты ее видал, бойе?
Василий засопел и подавился кашлем.
— Я… я… она близко… Я оленя ее видел, учуга…
— Ты оленя, бойе, видел?
— Да… оленя… И еще собаку… Собака лаяла.
— И собаку, бойе, видел?
— Да, и собаку… Она бежала возле Чоччу… А Давыдиха, Чоччу-Машка, искала оленя… А собака лаяла…
— А ты?
— А я… я… — Василий часто замигал и отодвинулся от Анны. — Мой язык дурак. Он не то плетет. Он зря толкует… Ты его не слушай, Анна! Он дурной… Я никого не видал, Анна!
— И что же она тебе толковала?
— Я видел ее оленя.
— И зачем она тащила тебя в свой чум?
— Ты знаешь? — приподнялся Василий. — Тебе сон снился?
— Да, бойе, сон… Мне сон снился…
Они оба промолчали до рассвета.
Их разбудил закатистый плач Ниру. Он сидел на потухшем, но теплом еще костре, на груде серого пепла и подбирал себе в рот черные угольки. Но вот, копошась в пепле, он нашел золотой уголек, красивый, и, крепко зажав его в руку, надрывался плачем. Не сразу догадались, что с Ниру, и когда разжали ладонь, она была красная, как прожаренное с кровью мясо.
Ниру намазали руку оленьим салом, завязали грязной тряпкой. Василий и Анна всячески старались утешить его и рассмешить.
Когда Василий, изображая сучку Камсу, стал на четвереньках ходить возле Ниру и тявкать, прищурив для большего сходства с кривой сучкой свой черный глаз, Ниру оборвал плач и засмеялся.
— Пойдем к родне, — сказала Анна спокойным ровным голосом, но левая бровь ее дрожала, а губы были плотно сжаты.
— Ладно. Пойду оленей ловить. — Василий старался казаться равнодушным, но голос его осекся.
— Пешком пройдем… Близко.
Они взяли Ниру и отправились в путь.
Анна шла впереди, уверенно, твердым шагом, словно много раз бывала у Чоччу. За плечами ружье, в зубах трубка, в руках пальма.
Небо было безоблачно. Всходило солнце. По опушке леса и у голых пней пестрели расцветающая саранка и желтый лютик — колдовской шаманий цвет.
Показался голубой дымок. Запахло жильем. Навстречу кинулась ощетинившаяся собака и громко залаяла на Анну. А перед Василием повалилась кверху лапами и заюлила.
Василий сердито пнул ее ногой и что-то буркнул. — Анна скосила на него глаза и язвительно засвистала.
— Что встал, пойдем! — крикнула она и уверенным шагом двинулась вперед.
Чоччу была больна. Она лежала в чуме, укрывшись паркой. Анна и Василий молча сидели возле нее и курили. Анна передала свою трубку Чоччу, и та, покурив, вернула Анне.