А еще на Конном базаре продавали певчих птиц, а зимой снегирей и голубей продавали тоже.
Немало выгодных сделок совершил на Конном базаре и Федя.
Сейчас пустынна базарная площадь. Размыл дождь старые кучи конского навоза, и бурые лужи стоят всюду, пенится в них дождь.
И ни одной лошадки не продается. Конечно, где ж их взять? Все лошади, пригодные для верховой езды, на фронте — несут они красных бойцов в смертельные атаки на врага. Другие от бескормицы подохли, а каких люди поели с голодухи.
Вздохнул Федя, глядя на пустую скучную площадь Конного базара.
Кирпичный двухэтажный дом Федя сразу нашел. Он тут действительно был один-одинешенек.
Федя вошел в темный подъезд и остановился, не зная, что делать дальше; темно было кругом, и воняло керосином и кошками.
Федя сделал шаг и налетел на пустое ведро; ведро загремело и покатилось куда-то вниз.
Сейчас же открылись сразу две двери по бокам Феди, тусклый свет упал на него, и в дверях он увидел двух женщин: в правой толстую, с растрепанными волосами, в левой еще более толстую, но причесанную гладко. У обеих были злые лица.
— Кого тут носит? — закричали на него.
— Чего надо?
— Опять небось ворюга!
— Вот я щас тебя ухватом!
— Я не ворюга, — сердито сказал Федя.
— А кто ж ты?
— Я в типографии работаю. Где тут у вас наш Давид Семенович живет?
— А-а, — протянули обе женщины, и лица их стали добрыми.
— Тебе писателя нашего? — спросила та, что потолще.
— А он разве дома? Не на работе? — спросила другая.
— Заболел он, — сказал Федя.
— Ах ты, батюшки! — всплеснули руками обе женщины. — А мы и не знали.
— Поднимайся на второй этаж, — сказала толстая и лохматая. — Там одна дверь.
— А мы вскорости придем, — сказала совсем толстая и гладко причесанная.
Обе двери быстро захлопнулись.
Федя поднялся по темной лестнице на второй этаж. На узкой площадке была только одна дверь, обитая ветхим войлоком.
Федя постучал.
— Войдите, прошу, пожалуйста! — услыхал он голос Давида Семеновича.
Федя открыл дверь и попал в большую пустынную комнату с высоким потолком; и только одно окно было тут. Наверно, поэтому сначала Федя ничего не рассмотрел. Но потом глаза привыкли, и он увидел стол у окна, заваленный книгами, бумагами, какими-то мелочами; увидел венские стулья с гнутыми ножками, стоявшие как попало. Угол комнаты был отгорожен занавеской, и из-за занавески была видна печь с грязной посудой.
В дальнем углу стояла кровать с блестящими шариками на спинках, и на ней лежал Давид Семенович, до самого подбородка укрытый ватным одеялом.
В комнате было сыро, холодно и не прибрано.