Давид Семенович смотрел на Федю с любопытством и вдруг весело подмигнул ему.
— Здравствуйте, — робко сказал Федя.
— Здравствуй, брат, — сказал Давид Семенович и закашлялся сухим долгим кашлем.
— Вы заболели, да? — спросил Федя.
— Самую малость, понимаешь. — Давид Семенович вынул руки из-под одеяла, и Федя удивился — такие они были длинные, худые, казалось, прозрачные.
«Совсем он больной», — с тоской подумал Федя.
— Вообще-то, Федор, здоров я, как бык. — сказал Давид Семенович. — Только вот в такую погоду болят, понимаешь, старые раны. — Давид Семенович задумался, и большие глаза его повлажнели. — Да что же ты стоишь, брат? — сказал он потом. — Бери-ка стул, садись ко мне поближе. Потолкуем. Какие там дела?
Федя взял стул, сел рядом с кроватью и протянул Давиду Семеновичу сверток.
— Вот, — сказал он. — Дядя Петя прислал. Еда вам и гранки тут, статьи в завтрашний номер.
Давид Семенович встрепенулся:
— Давай-ка, давай-ка, брат. Поглядим. Потом мы с тобой потолкуем о жизни. Вот прочту только, — и он опять весело подмигнул Феде.
Но Давид Семенович не успел прочесть статьи — в комнату ворвались две женщины, толстая и еще толще, и запричитали:
— Как же так, Давид Семеныч?
— Ай-ай-ай, как нехорошо, Давид Семеныч!
— Не могли сказать, что опять слегли, Давид Семеныч?
— Что мы вам чужие, что ли, Давид Семеныч?
— Обижаете, Давид Семеныч!
И в комнате началась отчаянная работа: женщины мыли полы горячей водой, стирали везде пыль, топили печь, распотрошили сверток с едой, принесли что-то свое и готовили обед, и пахло уже чем-то вкусным и горячим.
Женщины так быстро и весело мелькали по комнате, что, казалось, их тут не две, а целая дюжина.
И скоро комната преобразилась: засверкала чистотой, наполнилась сухим теплом, свежестью веяло от вымытых полов, и на столе уже был горячий обед: щи в чугуне, картошка в глубокой сковородке, хлеб и крепкие соленые огурцы.
— Ешьте, Давид Семеныч, — сказали толстые женщины. — А вечером мы еще придем.
И они удалились, предварительно застряв в двери, так как хотели выйти одновременно.
— Отчаянные, а? — сказал Давид Семенович.
— Отчаянные, — согласился Федя.
Давид Семенович встал, надел на нижнее белое белье лохматый пестрый халат до пола, сказал:
— Совсем я, брат, как турецкий султан.
Федя засмеялся: правда, смешной был Давид Семенович в этом халате, пенсне на носу блестит, руки в рукавах путаются, и весь он, худой и длинный, просто исчез в необъятном халате.
— А теперь, Федор, давай-ка пообедаем.
— Нет, я уже ел, — сказал Федя и почувствовал голодное урчание в животе.