И в такие вот вечера, когда гости, выслушав вдохновляющую историю рава Шули, не просят разъяснить, в чем ее мораль, он разъясняет сам, смущенно и гордо зарумянившись; борода раздвинута в улыбке.
Вновь наполнив все бокалы, рав Шули не усаживается. Кивает жене, а потом обходит стол, встает с той стороны, где сидят, напротив гостей, его дети. Обнимает своего сына Хаима — ему восемь лет, и дочь Наву — ей девять. А потом встает позади детей, держа ладони на их макушках, шевеля пальцами, а дети смеются — ведут себя совсем не так, как в начале вечера, когда он клал руки им на головы, произнося еженедельное благословение. Смотрит с любовью на свою Мири, а она, с любовью, на него. И Шули говорит своим дорогим гостям:
— Своей историей я делюсь с людьми не чтобы похвастаться, не чтобы покрасоваться и даже не для того, чтобы найти оправдание впустую потраченным годам. Я ей делюсь только для того, чтобы сказать: человеку никогда не поздно начать жить своей подлинной жизнью.
VII
Своей подлинной жизнью! Может ли Шули еще сильнее любить свою жизнь? Он всегда чувствует благодарность. Даже когда идет по школе к своему классу пообщаться с трудным учеником, который его ждет — или не ждет, вероятность пятьдесят на пятьдесят. В одной руке рав Шули несет соответствующую масехту[31] Гемары, в другой — кружку размером с бочонок. В коридоре отхлебывает кофе из кружки, вздыхает, собираясь с силами.
Этому мальчику, от которого одна головная боль, он уделяет время на перемене. Шули готов поспорить на что угодно: мальчиков никогда не посещает догадка, что, отрывая их от игр, он заодно отрывает время от собственной передышки.
Заглянув в забранное проволочной сеткой окошко в двери, рав Шули ликует, видя, что Гавриэль уже уселся, придвинув свой маленький ученический стул к столу Шули с другой стороны. Шули не поверил бы, что это возможно: такой ученик — и вдруг не просто дожидается, а дожидается терпеливо. Гавриэль сидит прямо, не вертится.
С виду — чистый ангел.
Приняв это во внимание, Шули подстраивает свою мимику и жесты и, входя в класс, держится не так сурово, как мог бы: опускает плечи, больше не сдвигает непомерно разросшиеся брови, которыми уже было начал шевелить в надежде, что получится этакая гневная волнообразная гусеница.
И гадает, какое выражение лица выбрать взамен. Много ли способов искривить губы или наморщить лоб, намекая на свои, чувства? Не так-то много — лично у него. И в этой связи Шули вспоминаются его дорогая сестрица и ее коронный неодобрительный взгляд. Кустистые брови Бог даровал Шули в среднем возрасте. А манеру театрально закатывать глаза Он даровал Дине прямо с рождения.