— Итак? Ну? — говорит Шули, начиная со стандартного раввинского гамбита.
Ставит перед собой кружку, кладет на середину стола Талмуд. Садится, стаскивает с головы шляпу, кладет на безопасном расстоянии от кофе, тульей вниз.
Гавриэль и ухом не ведет, ни в чем признаваться не собирается. Куда-то пропали его обычные смешки и выходки, сбивающие учителя с мысли, хиханьки и гримасы, от которых у рава Шули горит затылок, едва он поворачивается к классу спиной и начинает писать на доске. Гавриэль ни слова не говорит о своем тяжком проступке, хотя понимает, конечно, что вот-вот будет обвинен.
Ответить молчанием на молчание — наверно, лучший выход. Шули откидывается на спинку стула, а с игровой площадки врываются звуки пропущенной перемены.
Мальчик тянет резину, — пусть, мол, ребе устанет дожидаться, — смотрит обиженно.
Шули хотел бы сказать Гавриэлю: ты даже не подозреваешь, как хорошо тебе живется. Нынешние ешиботники — какие их ждут наказания? Ограбь банк, сбежав с уроков, — все равно усядешься за стол, лицом к лицу с учителем наподобие Шули, будешь обсуждать с ним истоки своих переживаний.
Историей своего отца — вот чем Шули хочется с ним поделиться.
По субботам днем маленький Шули сидел у отца на коленях, а отец читал. Непоседливый малыш теребил отцовский галстук, а потом отцовские щеки, пытаясь его отвлечь. И всякий раз добирался до отцовских ушей, и по левому уху маленький рав Шули водил пальцами, обмирая от восторга. Потому что оно, в отличие от обыкновенных ушей, не было идеально гладким. На нем, там, где ушная раковина наверху закругляется, была этакая вмятина с рваными краями.
Он расспрашивал отца про вмятину, хотя уже сто раз эту историю слышал. Отец смеялся и рассказывал снова. Ведь рассказывать эту историю слово в слово отцу было так же весело, как Шули — ее слушать.
Отец рассказывал ему, что в давнишние времена, в школе, иногда сам не слушался — такое бывает даже с отцами. Один раз сорвал урок, рассердив своего ребе каким-то проступком — а каким именно, припомнить не мог, как Шули ни приставал с расспросами.
Учитель растолковал отцу: когда ты крадешь у Торы хотя бы одну минуту, грабишь не только себя. Надо умножить минуту на число присутствующих — у всех учеников в этом классе украдено по одной минуте. По такому подсчету отец рава Шули украл восемнадцать минут изучения Торы, которые так и не дойдут до слуха Бога.
И, пока отец Шули обдумывал это, его ребе взял линейку и на глазах у всего класса хлестнул отца Шули по уху, сильно повредил его: на хряще осталась вмятина и не заросла. Дойдя до этого момента (а маленький Шули тем временем ощупывал пострадавшее ухо), отец тоже приподнимал руку и дотрагивался до шрама.