— Ну что ж, — сказал я как можно миролюбивее, — послушаем твою «Историю».
А про себя я подумал: «Да он, видать, совсем уже спятил? Писать историю Оребитского братства — все равно что собственноручно сочинить в инквизицию донос о связях себя самого с дьяволом».
А ему я сказал, прощаясь:
— Иди, Томаш, спать — утро вечера мудренее. А то я сегодня изрядно устал.
Старик потоптался немного. Чувствовалось, что он еще хотел бы сказать о чем-то.
— Ну, — спросил я, — что еще?
— Ты думаешь, я не понимаю, что значит написать историю Оребитов? — И не дожидаясь моего ответа, сказал: — Хорошо знаю, Иоганн.
— Тогда зачем же ты делаешь это?
— Кто-то же должен рассказать миру правду о нашем великом братстве, хотя бы в конце концов мне и пришлось сгореть за это на медленном огне.
— А почему именно тебе?
— А потому, что всех других уже или сожгли, или перевешали, или изрубили на куски.
И он повернулся к двери и тяжелой, шаркающей походкой пошел к себе в каморку.
Глава VIII
Звон одинокого колокола
На следующее утро только я собрался пойти позавтракать, как в дверь моей спальни постучали. Я попросил войти. На пороге стоял мой одноглазый мажордом, за ним неясной тенью маячил еще кто-то.
— Письмо вашей милости, — важно произнес Ханс, и повелительно проговорил: — Входи, малый. — И, кивнув в мою сторону, сказал: — Это и есть наш господин, маршал двора светлейших герцогов Виттельсбахов.
Курьер вошел в комнату. По обветренному лицу, по особой «кавалерийской походке*, чуть враскачку, по большой кожаной сумке, которую он, сняв с плеча, держал в руке, и по рожку на поясе, каждый без труда признал бы в нем бывалого вестоношу. Причем, не почтаря-монаха, а скорее письмоносца-студента. Потому что почтари-монахи и их соперники в этом деле — студенты, сильно отличались друг от друга одеждой и манерой держаться.
— Ну, здравствуй, молодец, — поприветствовал я студента и вслед затем спросил, не голоден ли он, и не очень ли устал с дороги. Он ответил, что мажордом, узнав об адресованном мне письме, уже накормил его. И я подумал, что будь этот молодец просто проходящим мимо почтальоном, не имеющим для меня никакого письма, едва ли бы получил хотя бы лепешку из рук рачительного кухмистера.
— Ну, показывай, что ты там принес.
Студент вытащил из сумки письмо и протянул его мне.
— От кого это, приятель?
— Это письмо дал мне для вас его светлость граф Филандер фон Волькенштейн из замка Гауэштейн.
Я потянулся за письмом, и рука моя задрожала. Еще не взломав печати, я подумал: «Сколько же лет мы не виделись?» И достав, ахнул: «Сорок девять!»