А нам, пожалуй, было не лучше. Каждый из нас молил Бога, чтобы среди очередной сотни пленных, выведенных под ятаганы янычар, не оказалось их отца или дяди, брата или друга.
И чем дальше заходило это кровавое дело, все больше и больше пажей и оруженосцев, плача и стеная, падали на землю или бросались на колени, но не для того, чтобы молиться, а чтобы проклинать, сквернословя и богохульствуя.
Не помню, какая по счету сотня стояла перед помостом, когда я увидел, как янычары тащат на аркане нашего толстого коротышку — тихого и застенчивого Иоганна Грайфа. Когда он оказался среди тех, кого смерть ожидала через считанные минуты, Грайф поднялся с колен и неожиданно громко запел. Мы оторопели — мы решили, что «Мышонок» от страха сошел с ума.
Но Грайф стоял прямо, высоко подняв голову. Его голос, высокий и тонкий, звенел как тетива лука, и потому, что на всем поле сразу же наступила могильная тишина, мы все поняли, что он не лишился разума, не впал в предсмертную истерику, а просто подает всем нам пример достоинства и доблести.
Господь, проливший кровь за нас:
Поверь, мы слышим: пробил час
Тебя спасти от мук безмерных,
Мечи обрушив на неверных!
Иоганн Грайф пел, и мы видели, как распрямились брошенные на колени и как светлели их лица.
Турки окаменели. Они не знали, что делать, и растерянно смотрели на султана. Но и султан растерялся. Тогда все сто, стоящих на коленях смертников, встали в рост, и подхватили песню — боевой гимн крестоносцев.
О, мы, погрязшие в грехах,
Преодолеем низкий страх,
С победой в град священный вступим
И там грехи свои искупим!
О, всемогущею рукой
Ты сам, без помощи людской
Врагов изгнал бы окаянных
Из этих мест обетованных.
Но, милосердьем одержим,
Ты разрешил стадам своим,
Сомкнувшись в грозные дружины
Избыть бесчисленные вины!
Песня кончилась, и крестоносцы замолчали. Тогда Грайф крикнул:
— Будьте рады, что ваша кровь проливается ради веры!
И тут султан снова быстро махнул платком, и опять засверкали ятаганы и сабли, только теперь головы казнимых падали не в полной тишине, не в метвом оцепенении скованных ужасом смертников. Все крестоносцы, еще оставшиеся в живых, поднялись с колен и, вскинув головы к небу, запели этот хорал.
И вместе со всеми встали с колен французские вельможи, и царь Иван, и венгерский граф Штефан.
А турецкие царедворцы опустились перед троном на колени, и воздевая руки стали просить султана пощадить тех, кто еще не был убит.
Баязид молча сошел с трона и, сильно хромая, спустился с помоста. Он сел на коня и медленно поехал к стоявшему в отдалении шатру, низко опустив голову.