Томаш снова молча наклонил голову.
— Но почему он называет себя Карел из Кафы? Ведь насколько я помню, ваш брат родом из Моравии?
— Если бы он назвал себя Карелом из Оломоуца, едва ли бы я добрался до вас, — ответил Томаш. — А кроме того, он говорил мне, что встретил вас в Кафе и вы, должно быть, помните его.
— Верно, верно, — пробормотал я смущенно, начиная догадываться, кто стоит передо мною и какие именно дела сложились так, что пришельцу было необходимо некоторое время пожить где-нибудь вдали от родных мест. Да, конечно, я помню нашу встречу в Кафе. Очень хорошо помню.
Снимайте плащ, — сказал я, — сейчас скажу, чтобы вам принесли сухую одежду.
— Брат велел мне рассказать вам всю правду, прежде чем вы примете какое-либо решение, — проговорил Томаш.
— Я, кажется, и так ее знаю, — ответил я. — Вы из Оребитского братства.
— Да, — ответил Томаш. — Зная это, вы имеете право не пустить меня в ваш дом или даже отдать в руки властей.
— Мне кажется, ваш брат не за тем послал вас ко мне, ~ ответил я.
* * *
Все это произошло чуть ли не десять лет назад. Многое изменилось вокруг, и только в отношениях Томаша и Ханса никаких перемен не было. Томаш знал о прошлом Ханса. Во-первых, он был моим другом, и если бы даже и не был, то как было ему этого не знать, если бывший крестоносец успел по сто раз пересказать каждой прачке, каждой кухарке, и тем более всем конюхам, сторожам, псарям и прочим мужчинам-дворовым о своих бесчисленных подвигах в борьбе с еретиками-гуситами.
И хотя Ханс не знал о прошлом Томаша почти ничего достоверно, крестоносное нутро кухмистера подсказывало ему, что перед ним — враг, но, зная близость Томаша ко мне, Ханс не смел в открытую нападать на старика. Так бы и тлела их вражда, то чуть вспыхивая, то вроде бы совсем угасая, если бы не один случай.
В шести верстах от Фобурга, в большом селе, жила сорокалетняя вдова, содержавшая корчму. Она приторговывала, чем могла, давала деньги под проценты и занималась приготовлением разных снадобий, пригодных для лечения и человека и тварей земных. Вдова не значилась среди первых красавиц деревни: толстая, не по годам рыхлая, с тонкими губами, длинным носом, с мохнатой бородавкой на правой щеке, она обладала к тому же прескверным нравом. Года три назад Хансу втемяшилась мысль во что бы то ни стало купить у вдовы корчму и уехать из Фобурга, занявшись новым, еще более прибыльным делом. Однако ростовщица решительно ему отказала, и хитрый Ханс посватался за нее, заявив о своей готовности объединить два состояния.
Поговаривали, что крестоносец, предлагая руку и сердце, назвал при этом ничтожно малую сумму, и вдова отвергла любовь одноглазого паладина, предпочитая самой оставаться хозяйкой своего дома.