Во французской стороне
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете.
До чего тоскую я —
Не сказать словами.
Плачьте ж, милые друзья,
Горькими слезами.
На прощание пожмем
Мы друг другу руки
И покинет отчий дом
Мученик науки.
Вот стою, держу весло —
Через миг отчалю,
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента,
Вспоминайте иногда
Вашего студента.
Ну, так будьте же всегда
Живы и здоровы,
Верю, день придет, когда
Свидимся мы снова.
Всех вас вместе соберу,
Если на чужбине
Я случайно не помру
От своей латыни.
Если не сведут с ума
Римляне и греки,
Сочинившие тома
Для библиотеки.
Если те профессора,
Что студентов учат
Горемыку школяра
Насмерть не замучат.
Если насмерть не упьюсь
На хмельной пирушке —
Обязательно вернусь
К вам, друзья, подружки!
— Вот такая вот песня, — улыбнувшись, и будто извиняясь, проговорил менестрель и опустил глаза.
Матушка неодобрительно поджала губы.
— Эту песню написали вы? — спросила она со строгой неприязненностью.
— Нет, мадам. Это — старая песня. Она называется «Прощание со Швабией», и я прочел ее в песеннике «Кармина Бурана», составленном вагантами>{5}.
— Так вот, — продолжила начатый ею рассказ матушка, — к счастью, другой мой сын — Салентин — не пошел по пути Вилли и в прошлом, 1395 году уехал в Пруссию. Он готовится стать рыцарем в ордене Святой Девы Марии Тевтонской.
Волькенштейн согнал улыбку с лица и с видом озабоченным и хмурым, так же понимающе, кивнул снова. Это означало, что он бывал и там, и житье рыцарей в Пруссии, не столь беззаботное и веселое, как у школяров Латинского квартала, тоже знакомо ему не понаслышке.
— И вот, — матушка кивнула в мою сторону, — мой самый маленький — Ханс. — При слове «маленький» она улыбнулась, а я смутился еще больше.
— Вы богатая женщина, мадам, — вступил в разговор Волькенштейн. — Все ваши сыновья служат и учатся, как и пристало благородным рыцарям. Ну, а что касается Иоганна — о, как я был благодарен за этого «Иоганна»! — то сам Бог предопределил ему путь крестоносца.
Матушке это явно не понравилось.
— Почему же, господин фон Волькенштейн? — спросила она сухо.
— Охотно отвечу, мадам. Ваш старший сын унаследовал не только место маршала при дворе, но и в свое время станет единственным законным хозяином замка Шильтберг и всех иных владений и угодий, принадлежащих вашей семье. Судьба двух других сыновей в их собственных руках: один будет служить пером, другой — мечом. А вот Иоганну придется заботиться о себе самому.
— Я уверена, что Герлах никогда не оставит Ханса, — чуть обиженно проговорила матушка.
Волькенштейн только слегка приподнял брови и тихо вздохнул: