— Да ты чо? Мишка? Пантелеев? Пизденыш этот? Ну ебать мой лысый череп! Да они тут все охуели, что ли? Забыли, кто их ебет и кормит?! А ну пошли!
Степа не решился ослушаться и поплелся за страшным вожатым.
На задах под старой липой выпивали три чемодуровских пацана и Фрюлин. При появлении Барка все встали.
— Привет честной компании! — сказал хулиган, подошел к Мишке и коротко и быстро ударил его в нос. Потекла кровь. — Ты чо творишь, мандадуй?! А?! Ты, блядь, почему моего корефана обидел? А? Заблатовали? Хуй за мясо не считаете? А? Я вас, блядь, научу свободу любить! Где деньги, сука?
Мишка измазанными в крови руками полез в карманы и выгреб мелочь и скомканный рубль.
— Всё? — спросил у Степки нежданный заступник.
— Нет. Еще рубль.
Барок опять ударил. Мишка заныл:
— Да я уж потратил, вон вина купили…
— А меня ебет?
— Да где ж я возьму?
Барок обратился к замершим пацанам:
— А вы чо стоите? А ну скинулись по-бырому!
Все, кроме Фрюлина, полезли в карманы.
— Да тут уже больше! — испуганно сказал Степка.
— Ничо! Это, блядь, компенсация!
Барок еще разок замахнулся, заставив всех отпрянуть, поднял бутылку, раскрутил ее винтом и осушил за какие-то считанные секунды. Фрюлин только крякнул.
— Еще кто-нибудь залупнется — мне говори! — сказал Барок и пошел домой, разогнав скуку и укрепив свой авторитет нежданной милостью и кровавой расправой. Вожди, они такие, неисповедимые — возьмут и расстреляют Ежова вместо Пастернака или Ахматовой.
Новость о том, что Степка Бочажок оказался в фаворе у самого Барка, мгновенно облетела и Чемодурово, и военный городок, на генеральского сынка стали смотреть с боязливым уважением и завистью, тем более что Барок, встречая его, всегда улыбался и приговаривал: «А, Степа из Конотопа! Ну чо, как сам? Нормалек?» Но это покровительство испортить нашего мальчика не успело: Барок на воле не задержался и вскорости сел снова — на сей раз за разбой и нанесение тяжких телесных, и больше его в наших краях никто никогда не видел.
А Пантелеиха буквально через несколько дней устроилась техничкой в школу, и больше не надо было Степке таскаться в деревню, растравляя сердечные раны и уязвленную мужскую гордость.
В репертуаре ансамбля «Альтаир» была песня, которая, по мнению басиста, прекрасно описывала историю его несчастной любви к Любке. Солист под перебор одной гитары начинал:
У меня никогда другой не было!
У меня не могло быть друго-о-о-о-ой!
Потому что от каждой я требовал,
Чтобы каждая
Стала
Тобой!!
И тут бас, барабан и ритм-гитара — бум! бум! бум! бум! И все хором (кроме Степки):