Он говорил быстро, и мне было трудно воспринимать его слова. Не только потому, что у него все еще был запыхавшийся голос, но и потому, что я не знала, на что обращать внимание в первую очередь.
Я отложила старую книгу с потерянной обложкой, которую держала в руке.
— С профессором Колеманом все хорошо?
— Насколько может быть после сердечного приступа, но он это переживет. Возможно, он вернется в следующем семестре.
— Хорошо, это уже что-то. А как тебе понравилась лекция Риверы?
— Это было здорово. — Лука плюхнулся на старый офисный стул. Пластик заскрипел под его весом, а Лука предался вдохновенному монологу обо всем, что рассказывал им Ривера во время лекции. Мне было приятно видеть его таким. Восторженный и непринужденный, полный энтузиазма по отношению к тому, что так сильно любил.
— Он сказал, что не может ничего обещать, но у него еще есть контакты в издательствах и, возможно, он пригласит нескольких авторов и редакторов, чтобы мы увидели разные точки зрения. В этой индустрии каждый работает по-своему.
— Звучит здорово, — сказала я.
— Я знаю. — Он ухмыльнулся до ушей, и я тоже улыбнулась в ответ.
Я прислонилась к шкафу с каталогами и смотрела на его лицо, покрасневшее от радости, волнения и спешки.
— Я не знала, что ты интересуешься писательством.
Его улыбка поблекла, и он положил пустую бутылку в рюкзак.
— Я думаю, каждый, кто любит читать, интересуется и писательством.
— А что пишешь ты?
Хотя в моей жизни книги не играли большой роли, для Луки они были всем, а мне было интересно то, чему он придавал значение. Я еще никогда не видела его пишущим и думала, что все время в своей комнате он проводит за чтением, но, возможно, это предположение было ошибочным.
— То одно, то другое. — Он сделал неясное движение рукой, но не мог обмануть меня. Его равнодушие было напускным. Я лишь не поняла, зачем он его изображал. Ему было неловко рассказать об этом?
— И что это значит? — переспросила я.
— Что у меня довольно широкий диапазон, — уклончиво ответил он.
Я вопросительно наклонила голову:
— А о чем ты сейчас пишешь?
Он уклонился от моего взгляда.
— Я бы не хотел об этом говорить.
— Почему?
— Потому что это глупо.
Я подняла брови:
— Кто это сказал?
— Все.
Я не могла себе этого представить. Апрель была способна без движения двенадцать часов подряд смотреть сериал. Гэвин, насколько я знала, в свободное время охотнее всего играл на приставке. Джоан и Руссель безусловно любили своего сына. Двух дней в Бринзоне хватило, чтобы понять это. Кто мог внушать Луке, что писать глупо?
— Дженифер, — сделала я вывод. Я мало знала о биологической матери Луки и Апрель, но этого было уже достаточно, чтобы не любить ее.